— Вы настоящая леди, мисс Келли. Среди моих знакомых женщин нет никого, кто сравнился бы с вами умом и изяществом манер.

Меня поразили его слова. Наверное, мне следовало оскорбиться. Или насторожиться и заподозрить неладное — учитывая многочисленные рассказы о лордах Мартинах, домогавшихся своих служанок. Но, честно говоря, его комплимент пробудил во мне странный восторг. Никто никогда не называл меня леди, и я испытала от этого тайное удовольствие, но больше всего мне польстила похвала моему уму. Папа всегда говорил, что я слишком горжусь своим развитым умом и эта гордость не доведет до добра, хотя он сам поощрял мою тягу к знаниям.

Я, конечно, не стала высказывать вслух эти мысли и произнесла лишь то, что от меня ожидалось:

— Вам не следует так говорить, сэр. Это недопустимо.

Компанейский, решительный, всегда уверенный в себе мистер Эндрю Карнеги покраснел, как мальчишка. Румянец смущения разлился по его щекам, словно неудержимый лесной пожар, контрастирующий с его медно-рыжими волосами.

— Прошу прощения, мисс Келли, если мои слова вас оскорбили. Я говорил слишком прямо и откровенно, позабыв, что вы происходите из кругов куда более благородных, чем мир грубых ткачей из Шотландии, откуда родом я сам. Я еще только учусь правильному обхождению в столь утонченной среде, и надо признаться, это не самая легкая наука.

У меня возникло чувство, что он говорит не о себе, а обо мне. Как же мы с ним похожи!

Мне, наверное, следовало объясниться.

— Мой упрек проистекает не из различий в нашем воспитании, а из различия в нашем нынешнем положении. Комплименты, которые вы сделали мне, уместны в беседах с дамами вашего круга, с той же мисс Аткинсон, но никак не с горничной, служащей в вашем доме.

Он надолго задумался над моими словами, а потом произнес:

— Я понимаю ваше беспокойство, мисс Келли, но все знакомые мне дамы слишком претенциозны и при этом поверхностны. Да, они образованы, но в их учености нет ни глубины, ни чувств. Особенно у мисс Аткинсон. — Он секунду помедлил и вновь покраснел. — В отличие от вас.

Мы неловко притихли, не зная, как вести себя друг с другом в обстановке предельной искренности, вне рамок разделенного на общественные слои мира, в котором существовали обычно. С первого дня в Америке я ощущала себя ненастоящей — какой-то искусственной и совсем на себя не похожей — и не хотела упустить внезапно представившуюся возможность говорить честно и откровенно, пусть даже моя откровенность была лишь частичной.

— Я так и не поблагодарила вас за подарок, — сказала я, не отрывая глаз от травинки, которую вертела в руках. — За прекрасное издание «Авроры Ли».

— Еще один недопустимый поступок, — заметил он.

Я принялась горячо извиняться за то, что поначалу попеняла ему на неподобающее поведение, но вдруг услышала его тихий смешок. Обернувшись, я увидела его озорную улыбку и поняла, что он меня дразнит. Пришлось одарить его испепеляющим взглядом, каким я обычно смотрела на папу, когда он подтрунивал надо мной, Элизой или Сесилией, и мистер Карнеги рассмеялся еще громче. Я не смогла удержаться и тоже рассмеялась.

Вся неловкость, сопровождавшая наше общение, прошла без следа, и я поняла, что его искренность в признании собственных затруднений открыла дверь между нами. На мгновение мне показалось, что я обрела настоящего друга и больше не одинока.

Глава шестнадцатая

8 августа 1864 года

Питсбург, штат Пенсильвания

— Ослабь нитку, Клара, — велела миссис Карнеги.

Я слегка повернула моток пряжи, который держала в руках, чтобы ослабить натяжение черной шерстяной нити, тянущейся от клубка к спицам хозяйки. Миссис Карнеги вязала шарф для своего обожаемого Эндрю.

— Расскажи-ка подробнее о последних коммерческих сделках Томаса Миллера, — попросила она.

Мистер Карнеги пришел в библиотеку еще час назад, и весь этот час они с миссис Карнеги обсуждали «Сайклопс айрон»[6]. Мистер Миллер, вспыльчивый ирландец, давний приятель старшего мистера Карнеги, основал эту компанию после того, как его вытеснили из совета директоров другой сталелитейной компании, «Айрон сити фордж»[7], по настоянию остальных учредителей — Джона Фиппса, братьев Кломанов и младшего мистера Карнеги, ставшего пайщиком с подачи старшего брата. Потеря контрольного пакета акций, как говорится, взъерошила перышки мистера Миллера, но обаятельный Эндрю Карнеги быстро его успокоил и помог разработать новые уставные документы для «Айрон сити фордж» и «Сайклопс айрон», так что все стороны остались довольны.

Чугун и стальной прокат. Постоянная тема в разговорах хозяйки с ее старшим сыном. Даже я понимала, что в годы войны спрос на черный металл значительно превышал предложение: он шел на броню для боевых кораблей, на изготовление рельсов и паровозов, на оружие и боеприпасы. Из обрывков подслушанных разговоров я сделала вывод, что Карнеги стремились стать крупными игроками в данной отрасли производства и принимали все необходимые меры для воплощения своих планов в жизнь.

— Мама, ты знаешь Томаса Миллера уже много лет. Вряд ли я расскажу тебе что-то новое. Да и не могу вспомнить никаких подробностей о его предприятиях — за исключением тех, что относятся к металлургии, — добродушно проговорил мистер Карнеги.

— Эндра, — миссис Карнеги укоризненно поджала губы, — уж кто бы жаловался на память! Когда тебе было три года, ты уже запросто запоминал целые стихотворения на слух. Думаешь, я хоть на секунду поверю, что у тебя в голове нет полной картины бизнеса Томаса Миллера? Что ты не посвящен в его планы, которые он сам еще только обдумывает? Ты просто ленишься. Или что-то недоговариваешь. Вот я и прошу: расскажи, что происходит.

Мистер Карнеги густо покраснел и украдкой взглянул в мою сторону, словно проверяя, стала ли я свидетельницей его унижения. Я опустила глаза, сделав вид, что меня совершенно заворожил клубок пряжи в руках. Он, разумеется, понял, что я притворяюсь, но мне не хотелось встречаться с ним взглядом и тем самым смущать его еще больше.

Он рассказал матери об участии мистера Миллера в управлении «Айрон сити фордж» и о других предприятиях, которыми тот занимался, прежде чем основал «Сайклопс айрон». Миссис Карнеги не ошиблась: он знал мельчайшие подробности всех до единой коммерческих сделок мистера Миллера. Но почему же с такой неохотой об этом рассказывал? Почему вообще не хотел ничего говорить? Мне всегда казалось, что его отношения с матерью были близкими и доверительными и он ничего от нее не скрывал.

Я внимательно слушала, пытаясь соотнести новые сведения cо схемой деловых интересов Карнеги, которую не так давно