К трем часам я ни к чему не пришел. Возился с этой проблемой, как терьер возится со старым шлепанцем. Рассмотрел ее со всех мыслимых углов, выдвинул дюжину различных решений, одно невероятнее другого, изобличил дюжину убийц, одного немыслимей другого. Размышления завели в тупик. Я потихоньку сел, памятуя о негнущейся шее, достал из буфета бутылку виски, плеснул в стакан, разбавил водой, опрокинул, и решив, что нарушать так нарушать, налил еще. Эту дозу поставил на столик у койки и снова лег.

Виски сделало свое дело — никогда я не устану повторять, что в качестве смазки для заржавевших мозгов нет ничего, равного виски. После пятиминутного лежания на спине и бессмысленного глазения в потолок до меня вдруг дошло. Дошло внезапно, зримо, как озарение, и я ни на секунду не усомнился, что прав. Приемник! Приемник, который перехватил радиограмму. Не было никакого приемника! Господи, да только слепец вроде меня мог не допереть до этого. Не было, конечно, никакого приемника. Было нечто совсем иное. Я рывком сел в кровати, чувствуя себя Архимедом, выскакивающим из ванны, и взвизгнул от боли, будто раскаленным клинком пронзившей мне шею.

— Вы часто подвержены таким судорогам или это вообще ваше обычное времяпрепровождение в одиночестве? — полюбопытствовал заботливый голос со стороны двери. У входа, в белом шелковом платье с квадратным вырезом, стояла Сьюзен Бересфорд. Ироническое выражение ее лица не скрывало тревоги. Так глубоко я ушел в себя, что даже и не заметил, как отворилась дверь.

— Мисс Бересфорд, — правой рукой я потер шею. — Что вы здесь делаете? Вы знаете, что пассажирам запрещено заходить в каюты офицеров.

— Нельзя? А мне казалось, что мой отец неоднократно тут болтал с вами во время прошлых поездок.

— В отличие от вас отец ваш не молод, не принадлежит к женскому полу и состоит в браке.

— Фи, — она шагнула в каюту и захлопнула за собой дверь. Улыбка сразу же исчезла с ее лица. — Может, хоть вы со мной поговорите, мистер Картер?

— С величайшим удовольствием, — галантно ответствовал я. — Только не здесь и… — Я на ходу передумал. Повисло тягостное молчание.

— Видите ли, вы единственный человек, с кем я могу поговорить.

— Да? — я находился в каюте наедине с красивой девушкой, которая жаждала говорить со мной, а я ее даже не слушал. Я проигрывал в уме один вариант. В частности, в нем участвовала и Сьюзен Бересфорд, но лишь эпизодически.

— Да снизойдите же вы, наконец, — рассердилась она.

— Слушаюсь, — покорно согласился я. — Снизошел.

— До кого, интересно?

— До вас, — я потянулся к стакану. — Ваше здоровье!

— Мне казалось, вам запрещено спиртное на службе?

— Правильно казалось. Что вам нужно?

— Мне нужно знать, почему со мной никто не хочет говорить, — я попытался было встрять, но она остановила меня рукой. — Оставьте, пожалуйста, ваш юмор, мне так тревожно. Ведь правда, случилось что-то ужасное? Вы сами знаете, что я больше разговариваю с офицерами, чем с другими пассажирами, — я не воспользовался возможностью отпустить шпильку по этому поводу, — а теперь никто со мной не хочет разговаривать. Папа говорит, что я это придумываю. Да нет же, знаю, что нет. Не хотят они говорить. И совсем не из-за меня. Знаю. Они все чем-то до смерти напуганы, ходят с суровыми лицами, ни на кого не глядят, только друг с другом переглядываются. Ведь что-то случилось? Что-то ужасное? А четвертый помощник Декстер тоже пропал?

— Что могло случиться, мисс Бересфорд?

— Ну, пожалуйста, — жалко, что некому было зафиксировать, как Сьюзен Бересфорд меня умоляла. Она пересекла каюту — при тех размерах помещения, которые старый Декстер счел подходящими для старших помощников на своих кораблях, для этого достаточно было всего пары шагов — и встала рядом со мной. — Скажите мне правду. За двадцать четыре часа мы лишились трех человек — не уверяйте меня, что это совпадение. А все офицеры выглядят так, будто им уже подписан смертный приговор.

— Вам не кажется странным, что вы единственная заметили что-то необычное? А как насчет остальных пассажиров?

— Остальные пассажиры! — судя по тону, остальных пассажиров она не очень-то жаловала. — Да как они что-то могут заметить, когда женщины все либо почивают в своих постелях, либо сидят кто у парикмахера, кто у массажистки, а мужчины собрались кружком в телеграфном салоне, как плакальщики на похоронах, потому что, видите ли, сломались их любимые биржевые телетайпы. И никто не задумается. Почему сломались телетайпы? Почему «Кампари» идет так быстро? Я только что была на корме и слушала машину. Наверняка могу сказать, что мы никогда еще так быстро не шли.

Она упустила немногое, в этом следовало признаться. Я спросил:

— А почему вы явились ко мне?

— Папа посоветовал, — она заколебалась, губы ее тронула улыбка. — Он сказал, что я слишком много выдумываю, а для человека, который страдает галлюцинациями и чрезмерно развитым воображением, он не может предложить ничего лучшего, чем посетить старшего помощника Картера, который ни о том, ни о другом и не слыхивал.

— Ваш отец ошибся.

— Ошибся? У вас что, тоже бывают галлюцинации?

— Насчет того, что вы выдумываете. Вы ничего не выдумываете, — я расправился с виски и встал. — Случилось что-то, мисс Бересфорд, серьезное притом.

Она внимательно посмотрела мне в глаза и спокойно попросила:

— Вы расскажете мне, что именно? Пожалуйста! — от обычной холодной ироничности ни в голосе, ни на лице не осталось и следа. Это была совсем новая Сьюзен Бересфорд, не та, которую я знал. Надо признаться, эта нравилась мне значительно больше. Впервые меня осенило, что, может быть, это и есть настоящая Сьюзен Бересфорд. Если на тебе вывешена табличка с ценой в незнамо сколько миллионов долларов, а ты идешь по лесу, кишащему волками, которые все норовят оторвать кусок пожирнее, да заполучить талон на пожизненную кормежку, тут волей-неволей приходится изобретать какую-нибудь защиту. Я вынужден был согласиться, что редко покидавшая ее презрительно-холодная ироничность была неплохой красной тряпкой от волков.

— Расскажите мне, пожалуйста! — повторила она. Она стояла совсем вплотную ко мне, ее зеленые глаза опять начали свои колдовские фокусы, а я опять сразу забыл, как дышать. — Думаю, мне можно доверять, мистер Картер.

— Да, — я отвел взгляд, это отняло у меня весь остаток воли, но взгляд отвел и постепенно сумел наладить дыхание. Вдох-выдох, выдох-вдох, ничего трудного, когда разделаешься с наваждением. — Я тоже думаю, вам можно доверять, мисс Бересфорд. Я расскажу вам. Но не сейчас. Если бы вы знали почему, вы бы не стали дальше настаивать. На палубе кто-нибудь из пассажиров солнечные ванны принимает?

— Что? — от неожиданного поворота темы она захлопала ресницами, но быстро опомнилась и показала рукой на море. — Какие ванны?

Я посмотрел и увидел, что она имела в виду. Солнце скрылось за набежавшими с востока темными, тяжелыми тучами. Волнение не усилилось, но мне показалось, что резко похолодало. Погода совсем не нравилась. Легко было понять, почему на палубе не было пассажиров. Это осложняло дело. Но у меня был наготове другой вариант.