Но Ван дер Скрипкин его не слушал. Со всей язвительностью, на которую он был способен, миллиардер спросил, чеканя каждое слово:

– Я имею в виду – перед каждой-каждой едой? – стук подошвы уже походил на барабанную дробь.

Даже издалека Лёшик видел, что Лариону Флёру стало не по себе, но учёный всё же собрался и твёрдо ответил:

– Да…

И тут лицо Ван дер Скрипкина растянулось в широчайшей улыбке, от уха до уха: человечку показалось даже, что во рту у миллиардера засверкали не меньше, чем шестьдесят четыре жемчужных зуба. И елейным, сладким-пресладким, тягучим голосочком он протянул:

– Ну а после еды?

– А-аа-пчхи! – громко чихнул кто-то. Звук донёсся из кармана Лариона Флёра.

Жирола быстро обернулась, Ван дер Скрипкин тоже замер и с удивлением поглядел на астронома. Ларион Флёр беспокойно заёрзал на месте и вдруг громко воскликнул:

– После еды? Разумеется, нет! Я не мою руки после еды!

Это, конечно, мой юный друг, было неправдой. Ларион Флёр после каждой трапезы всегда отправляется в ванную вымыть руки, и Лёшиков лично это видел. Но астроному пришлось соврать, чтобы Ван дер Скрипкин не стал выяснять, кто же всё-таки чихнул. И ему это удалось: король клея, услышав ответ учёного, сразу просветлел лицом. От радости он ударил каблуком по столешнице так сильно, что хрустальный столик издал скорбный стон.

– Вот! – в выкрике Ван дер Скрипкина звучало злобное торжество. – После еды не моете! Значит, не всегда! А не всегда – это значит – почти никогда! А это, в свою очередь, значит, что вы бы тоже не смогли жить в приёмной семье, в то время как моя достопочтенная матушка, – он снова мельком взглянул на Жиролу, – вынашивала в своей душе грандиозные планы. Не жить вам среди моих родственников, которые руки моют и утром, и днём, и вечером, и перед едой, и после еды, и перед выходом на улицу, и после возвращения домой, а также каждый раз, когда купят кусок нового мыла!

Ван дер Скрипкин был так взволнован, что, казалось, он вот-вот взорвётся. Его лицо покраснело, а волосы яростно топорщились в разные стороны, словно протестуя против всех чистюль на свете.

– Как же я ненавижу этих проклятых любителей чистоты! – вопил король клея. – Свет не видывал такой грязной нации! Я посчитал: к одиннадцати годам мне пришлось мыть руки с мылом не менее четырёх тысяч восьмисот шестидесяти семи раз! Кто бы мог такое выдержать! И я возненавидел приёмных родителей и названых братьев, сестёр, тётушек, дядюшек, племянников, бабушек, дедушек, соседей, знакомых! Всех, кто живёт на той улице, в том городе, в той стране! Я даже скажу больше – я возненавидел не только людей, но и всё их мыло шестисот сортов! И тогда я придумал… – он немного успокоился и закурил новую сигару. – Я решил стать мыльным фабрикантом. Я мечтал заработать миллионы, а потом взять и разом закрыть все свои мыльные заводы. Вот бы все у меня поплясали! Целый месяц я ходил счастливый, обретя великую мечту! Но она лопнула, как мыльный пузырь: я увидел, как, преодолевая бурю, в порт идут корабли со всего света. Я кинулся домой, раскрыл морской торговый регистр – увы, увы, десятки тысяч мыловозов уже бороздили воды Мирового океана. Вы понимаете, о чём я говорю?!! – проревел он яростно.

– Кажется, да, – миролюбиво ответил Ларион. Он выбрал самый спелый абрикос и опустил его в карман.

– И вот тогда, – произнёс Ван дер Скрипкин, направляя новую сигару, как пистолет, в сторону Лариона, – я понял, что свою судьбу мне следует искать не в мыльной монополии. А надо сказать, с детских лет у меня имелось ещё одно огорчение. Из-за этого гадкого мыла мои руки вечно были мокрыми и скользкими, так что неудивительно, что у меня всё валилось из рук: вилки, тарелки, вазы. И меня, меня же за это ещё ругали! «Почему ты всё время что-нибудь роняешь?» – спрашивали приёмные родители. «Ты такой неуклюжий!» – смеялись сводные братья и сёстры. И тогда я понял, что разом избавит меня от всех напастей. Это…

– Клей! – не удержался и выкрикнул из тумбочки Лёшиков.

Его слова прозвучали так неожиданно и для профессора, и для Ван дер Скрипкина, и для Жиролы, да и для самого Лёшика, что все на минуту замерли. Ведьма настороженно огляделась, Ван дер Скрипкин вскочил с места, а Ларион Флёр слегка улыбнулся.

– Это вы только что сказали? – заметив улыбку, недоверчиво спросил учёного король клея.

– Кажется, да, – как можно писклявее ответил профессор.

– Что у вас с голосом? – подозрительно уставился на него король клея.

– Не знаю. Возможно, простудился в вашей камере, – снова пропищал Ларион Флёр и даже стал специально кашлять, изображая нелёгкую борьбу с недугом.

– Да, – продолжил беседу Ван дер Скрипкин. – Вы совершенно правы. Клей – это великая сила. Теперь-то надо мной никто не будет смеяться!

Он бросился в другой конец зала, где стоял странный стол с кнопочками, и достал из одного из ящиков полосатую коробку с маркой клея Ван дер Скрипкина. Подхватив коробку, король клея в диком танце закружился по всему необъятному залу, разбрасывая флакончики направо и налево и распевая во весь голос:

Жидким, твёрдым, белым, липким,

Клейким клеем клеим всё:

Лампу – к стенке, рыбу – к речке,

Дым – к трубе, полено – к печке,

Зиму – к лету, воду – к сетке,

Дождь – к забору, тучу – к ветке.

Жидким, твёрдым, белым, липким…

Имя клею – «Ван дер Скрипкин!!!»

– Не правда ли, он талантлив, – улыбнулась Жирола и с умилением посмотрела на Ван дер Скрипкина.

Тот же, закончив петь, отряхнулся и снова присел в кресло.

– Браво, это было великолепно, – похлопал ему Ларион Флёр и снова закурил. – Но что же всё-таки вы хотите от меня?

– Подождите, вы торопите события, – Ван дер Скрипкин улыбнулся и продолжал: – Я сразу понял, как мне сделать самый лучший клей на свете. Главные его составляющие – вода и воздух – всегда под рукой. Но нужно было найти ещё одно таинственное вещество, которое соединило бы между собою воду и воздух, превратив их в замечательный суперклей Ван дер Скрипкина. Вот это была задача так задача! Я перепробовал много самых редкостных веществ и наконец нашёл! Этот остров – единственное место на Земле, где растут чудесные плавучие цветы. Никто на всём свете не додумался, что их можно как-то использовать! Никто, кроме меня! Я исследовал это растение и установил, что там, где заканчивается его длинный-предлинный корень, время от времени выделяется капелька вещества, которое способно приклеить и воду и воздух. Там, в глубине земли, нет ни воды, ни воздуха, и вещество это пропадает впустую. Но здесь, наверху… – Ван дер Скрипкин закатил глаза, будто у него не хватало слов, чтобы объяснить предназначение редкостного вещества. – Новый клей может склеить не просто всё, а всё-всё-всё! Вот, к примеру, посмотрите на мою причёску, – он взлохматил свою разноцветную шевелюру. – Не хуже, чем у Эйнштейна, знаменитого физика. А ведь совсем недавно, не стану скрывать, голова моя была лысой, как коленка! И я по волосочку – ну, конечно, не сам, нанял лучших специалистов из Китая, – соорудил себе эту шевелюру. Мало того, я пошёл дальше. При помощи моего суперклея я могу создавать существ с любыми свойствами. Вы ведь видели моих любимых обезьян Краснушку и Зеленушку. Почему они такого цвета? Да потому, что я склеил две молекулы – молекулу обезьяны и яблока – красного и зелёного. Захотите единорога – приклею рог красивой лошади. Захотите кентавра – отрежем какому-нибудь бородатому мужику ноги, а коню – голову. И склеим между собой то, что осталось. Деву-сирену мы уже однажды сделали и запустили в Мировой океан. Правда, она петь не стала, уплыла куда-то. Но, может, вернётся, ещё споёт…