Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вася, – вдруг произносит мама. – Бери Ладу и топай в рубку, будешь подслушивать с комфортом.
От неожиданности я разорвал канал связи, которым до этого момента пользовался. Выходит, она знала, что я подслушиваю, но никак не дала это понять мне до сего момента. Значит, надо будить Ладушку и топать в рубку, мама ничего просто так не говорит. Несмотря на то, что нам по двенадцать, никто не будет от нас что-либо скрывать, это нормально. Раз уж я сам полез, то меня просто берут в круг общения, давая возможность оценить самому информацию, которой располагают взрослые. Интересно, а что будет, если Творцы проявят агрессию? Теоретически, они же могут…
Я иду обратно в нашу каюту, благо она совсем рядом. Ладушка моя как чувствует – сразу глаза открывает, в которых светится вопрос, но я сначала обнимаю мою самую лучшую девочку на свете. Обнимаю ее, глажу, рассказываю, какая она прелесть, на что Лада улыбаться начинает и вполне ощутимо расслабляется. Интересно, о чем она подумала?
– Одевайся, душа моя, – говорю я ей, – нас мама в рубке ждет.
– Ой… – вполне ожидаемо реагирует она, резко вставая.
Это обращение – «душа моя», я слышал от дедушки, он так бабушку называет. Очень оно мне тогда понравилось, вот и ввернул сейчас. Ладе, судя по всему, тоже по нраву пришлось – даже покраснела слегка и смутилась. Папа говорит, что смущение бывает хорошее и не очень, но это сейчас точно хорошее, я так чувствую.
– А что будет? – интересуется Лада.
– Ну, слушай, – начинаю я свой рассказ, беря ее за руку. – Мама думает, что слишком много у нас совпадений, да еще пока мы заняты были, они обнаружили кого-то, на детей похожих, понимаешь?
Рассказываю я, конечно, немного сумбурно, даже сам это чувствую, но милая моя просто кивает, никак не комментируя, пока мы к рубке идем. Понял-то я не совсем все, но вот что понял, об этом и говорю. Лада же просто кивает, потому что понимает, скорей всего, больше меня. Я же ее уже хорошо знаю, вот и вижу то легкую улыбку, то уверенный кивок, то просто рефлекторное движение. Значит, не все так просто, как мне кажется, и самая лучшая девочка на свете мне сейчас о своих выводах расскажет.
– Приманка это, – вздыхает она, прижавшись ко мне. – Либо, чтобы обязательно отреагировали, либо… – в этот момент мы входим в рубку, и продолжает она, глядя уже на маму: – Тетя Маша! А если эти приборы вместе собрать, могут они быть бомбой?
– Вместе собрать… – медленно произносит она, при этом глаза у нее становятся очень удивленными.
Мне же становится нехорошо – вместе собрать могли в госпитале, детском саду, школе. И в случае какой-либо катастрофы там, мы бы, наверное, хотели отомстить или хотя бы выяснить мотив: кто именно автор такого. И вот тогда Человечество принялось бы совершенно точно наводить порядок. Могло ли быть это попыткой спровоцировать нас именно на то, о чем говорила мама?
– Внимание всем! – громко командует она, приказывая разделить «найденышей» и ни в коем случае не собирать найденные в них приборы в одном месте.
Мама предпочитает работать быстро, что показывает ее доверие, а я все пытаюсь уложить в голове то, что мне представилось. Лада улыбается, ведь она очень ценит доверие взрослых, как и все мы, дети в смысле. Это ведь правильно – мы доверяем нашим взрослым, а они нам, потому что доверие не может быть только с одной стороны, оно или есть, или нет.
– Но если это так… – я сам не замечаю, как проговариваю вслух результат своих размышлений. – Тогда они не могут быть разумными. Ну те, кто это все устроил.
– Правильно, сын, – кивает все понимающая мама. – Если это действительно так, то разумными в нашем понимании Творцы не являются, и, что тогда делать, я не знаю.
В рубке в этот миг все будто замирает, даже командир корабля, которого я в первый момент не увидел, – и тот не шевелится. Взрослые пытаются осознать сказанное мамой.
Тай. Неведомое
Нас должны были перевести в старшую группу, чего мы ждали, как и все младшие. По идее, после экзаменов должен был начаться перевод, как только старшие отправятся на выживание. Впрочем, кого я обманываю – не могло быть никакого выживания, потому как старших так или иначе убили бы.
В сказку о вирусе агры не верят. И кураторы наши не верят, потому что эта сказка нелогична. А вот отказ от агра… Есть те, кто надеется еще на то, что от нас могли не отказаться – в основном девочки, а мальчики же редко когда. Ну у меня еще есть секрет, как и у Даны, кстати, – мы можем проникать в мысли существ. Сохранить это в тайне даже от старших было очень непросто, но мы смогли. Дана умеет чувствовать эмоции куратора, я же могу неглубоко проникнуть в его мысли, как мне кажется. Магия в этом сильно помогает, хотя куратор умеет защищать голову. Именно поэтому я знаю, что боль стимуляции придумана не для того, чтобы мы чему-то научились, а для удовольствия куратора. Ему очень нравится смотреть на мучения нас, при этом он получает удовольствие, помогая себе рукой в кармане.
У нас никогда не было родителей. Несмотря на то, что нам вдалбливают, я точно знаю: ни у меня, ни у Даны мамы и папы, отказавшихся от агра, не было. Напарница моя просто не верит в то, что мать может бросить ребенка, вопреки тому, что именно об этом нам говорят семь лет, но воспоминания о родителях какие-то ненастоящие. Нет деталей, а только яркие картины, однако при этом я осознаю, что люди нас предали, обрекая на боль и одиночество. Вот этот факт точно имеет место быть.
Вчера двоих старших выкинули в космос. Посадили в «экспериментальный» катер и выкинули. Взрыв его видели все, по-моему, ну а затем простимулировали нас так, что мы и шевелиться почти не можем. У меня ощущение, что я просто умер уже от боли, а Дана только тихо плачет. Не дай Звезды, кто-то услышит – пожалеем, что родились.
Поднимаюсь на руках, чтобы выглянуть в иллюминатор. Индивидуальные каюты у нас всего неделю как, раньше были разделенные пластиком небольшие закутки. Я хочу подползти к напарнице, чтобы успокоить ее, пока не набежал куратор, но тут что-то цепляет мой взгляд. За окном медленно проплывает удлиненная чечевица корабля «Спасителей». Так нас заставляют называть киан, которые и виновны в очень многом. Но вот факт того, что они к нам пожаловали, да еще после того, как погибли курсанты, означает очень плохие вещи.
– Дана, заканчивай, – негромко прошу я напарницу. – Киан прибыли.
– Ой… – тихо реагирует на это известие Дана. – И что теперь?
– Они стыкуются к четвертому шлюзу, насколько я вижу, – глядя на эволюции черного корабля, заключаю я. – Значит?
– Младшие, – коротко отвечает мне она.
– Младшие, – киваю я, с трудом поднимаясь на ноги. – Если их тронут, как старших, надо будет быстро бежать.
– А помочь… – начинает она, но понимает всю глупость этого предложения.
Помочь мы ничем не можем, мы даже не пушечное мясо, а смазка для ножа. Ничего особо не умеем, едва двигаемся, боимся, на самом деле… Я совсем не герой, хотя за Дану убью кого угодно. У меня нет больше никого, как и у нее. Я помогаю ей встать, привести себя в порядок, тянусь уже