– А почему бы такое не могло случиться и с пауками? – с вызовом спросила она. – Сознание и развитый головной мозг отличает только наш господствующий вид. Все остальные творения обходятся без него. Но существуют силы иные, нежели разум. Снова напомню вам о термитах и пчелах, воздвигающих сложные конструкции и координирующие работу иерархических сообществ, не обладая разумом, а для защиты и нападения объединяющихся без руководства мозга. Кто знает, может быть появление сознания – это пусть интересная, но все же неудачная попытка природы, и даже необязательная.

Сегодня оно господствует, а завтра исчезнет…

– И тогда в мире опять воцарятся инстинкты? – спросил я.

– Инстинкт – как легко это слово вводит в заблуждение. Буквально оно означает только «запечатленный» – перстом Божиим?

Это признание в собственном бессилии понять, в чем причина явления, простая констатация происходящего. И ничего ровным счетом не объясняет.

Совсем не трудно сказать, что пчела строит совершенно правильные шестигранные соты, повинуясь «инстинкту», или что паук плетет безукоризненную, с математической точки зрения, круговую паутину, тоже повинуясь «инстинкту», – но такие утверждения вдребезги разбиваются нашими знаниями о наследовании приобретенных признаков.

Нет, тут есть что-то еще. Существует также и групповое восприятие: и то, что муравьиное войско знает, когда защищаться или нападать; что рабочая пчела знает как собственные обязанности, так и место в улье; даже что стая птиц знает, когда поворачивать и когда пикировать как единое целое. Это не проявление разума, а яркое свидетельство какого-то способа передачи информации.

Теперь вы понимаете, к чему я веду? По всей видимости, эти пауки обрели способ – вот в чем и состоит таинственный «плюс». Остается только выяснить, до какой степени они им овладели. Вполне возможно, что в степени превосходной по сравнению с другими видами… Те, кого мы встретили вчера на прогалине, выглядели на диво хорошо организованными.

– Послушайте, – сказал я, раздавив окурок, – мы пришли сюда работать, а не строить страшные домыслы. Не пора ли приступить к делу?

– Хорошо, приступим, – согласилась она, обнажая мачете.

Я сверился с компасом, и мы начали.

Вырубленная нами линия получалась извилистой, но зато расчистка шла немного легче. Когда мы натыкались на особенно густые заросли, то обходили их или по крайней мере находили менее непролазный участок и прорубались сквозь него. Таким же образом мы огибали островки деревьев и ощетинившиеся шипами кусты терновника, но при всем этом в целом придерживались избранного направления. Однако же продвигались мы медленно, а работа была очень утомительной. Не ускоряла дела и склонность Камиллы бросать работу, когда ее попутно привлекало что-нибудь из области ее профессиональных интересов. Продвинувшись за час только на полтораста ярдов, мы почувствовали, что пора подкрепиться, для чего расчистили место, где можно было поесть с относительными удобствами.

На этот раз Камилла уже не изъявляла желания делиться своими теориями. Она сидела и задумчиво жевала бутерброды, примеривая к фактам новые объяснения – так мне казалось. Когда мы устроились есть, я поразился полной тишине вокруг. Обычно в этих краях человека окружает многообразие звуков: птичий гомон, шелест, топоток и шуршание мелких зверушек, постоянное гудение насекомых, неясный фоновый шум, который пронизывают резкие крики, – но здесь тишину только иногда нарушало жужжание какого-нибудь случайно пролетевшего насекомого, да слышно было, как мы жуем. Через несколько минут это стало действовать угнетающе. И больше для того, чтобы нарушить молчание, чем из любопытства, я сказал: – Этой истории должен придти естественный конец. Когда они уничтожат всех животных до единого, то и сами вымрут.

– Пауки – каннибалы, – сказала Камилла.

– Пусть так, но, думаю, замкнутая система на основе каннибализма продержится недолго.

Может быть, но на некоторое время ее хватит, до тех пор, пока они – как я говорила уже – не научатся ловить рыбу. Тогда отпадет вопрос об источнике пищи и ничто уже не сможет их остановить.

– Но как, скажите на милость, они смогут научиться ловить рыбу?

Она пожала плечами.

– При совместной деятельности многое становится возможным. Общими усилиями они могут сплести прочную сеть. Скажем, начнут перегораживать ею узкий пролив, прикрепив сеть к камням. Во время прилива они могут поднимать ее и опускать, когда наступит отлив. Там запутаются креветки и мелкие рыбешки. Так, преуспев, пауки настроятся на большее. Станут охотиться на более крупных рыб и изобретут новые методы ловли.

– Вы говорите о них так, как если бы они были разумными существами.

– Это-то меня и тревожит. Вполне понятно, что мыслить, как мы – с помощью мозга и сознания, – они не могут. Но у них должно быть нечто сродни сознанию, о чем я уже говорила сегодня. Нечто, приведшее их к способу ловли насекомых с помощью паутины, а потом – сооружению сложных, выверенных с математической точки зрения ловчих сетей на земле, встречающихся у более высокоразвитых видов. Многим насекомым свойственно производить паутинный шелк. Но лишь пауки научились использовать его в качестве орудия, дающего пропитание. Ими двигал, конечно, не тот разум, который мы знаем, но некая управляющая сила должна быть.

Так было еще в пору индивидуализма. Теперь же они действуют совместно. Причем тут не просто механическое соединение усилий. Если бы каждый человек жил в одиночку – разве бы стали люди людьми?

И поэтому, если некая сила помогла паукам-индивидуалистам обрести средство ловли крылатых насекомых, она, вне сомнения, может привести группу совместно действующих пауков к созданию орудий для ловли рыбы, если в том возникнет необходимость. Меня тревожит – насколько могущественна эта сила и какие еще способности она может пробудить в них…

– Честно говоря, мне кажется, что вы сильно преувеличиваете значение того, что мы здесь видим. На мой взгляд, тут мутация, причем члены мутировавшей популяции получили неожиданно хорошие условия для развития и размножения. Исчерпав запасы пищи, они исчезнут. Известны, должно быть, сотни случаев в мировой истории, когда вид уничтожал сам себя, чрезмерно размножившись.

– Надеюсь, вы правы… – сказала она, однако без убежденности в голосе.

Мы снова принялись за работу. Следующие двадцать ярдов преодолевали не быстрее предыдущих. И вдруг совершенно неожиданно вышли на тропу и остановились, не веря своим глазам.

Тропа тянулась с востока на запад, пересекая нашу под прямым углом. К тому же этой тропой часто пользовались, и совсем недавно. Мы стояли и глядели на простирающийся перед нами отрезок, справа и слева исчезавший за поворотами.

– Робинзон Крузо и след человеческой ноги на песке, – пробормотала Камилла. – А ведь разве кто-то из детей не говорил, что…

Она не успела договорить, как кусты перед нами раздвинулись и оттуда показались два черных лица и два нацеленных на нас копья.