В какой бы день жизни ее ни спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила: «Любить и быть любимой». Она жаждала любви, будучи ребенком. Она изголодалась по ней, когда подростком скиталась из города в город. Никогда у нее не было ни привязанностей, ни возможности завести постоянных друзей. И Кэтрин отдавала свою любовь публике. Она никогда не чувствовала себя отделенной от зрителей, стоя у рампы под прожекторами. И они это знали. Любовь, которая исходила от аудитории, заполняла потребность Кэтрин в этом чувстве. Но все это было не то. Не то! Теперь же у нее был он, ее Фредди!

Шли недели в Сандерленде, она почти забыла, что она артистка, живя в согласии со своим женским началом. Кэт всегда знала себя. Это было важно в ее профессии. Она культивировала свою женственность и неповторимость сначала только для публики, а теперь у нее был Фредерик.

Фредерик оказался требовательным любовником, он хотел обладать ее телом, ее сердцем, ее мыслями, всем без остатка. Но Кэтрин считала невозможным выворачивать себя постоянно наизнанку. Она много страдала и знала, какую опустошенность и боль может привести любовь, если она слишком открыта и беззащитна. Ее мать столько времени причиняла ей горе вечными обещаниями счастья после жестоких ударов судьбы. Кэтрин научилась справляться с этим.

Она полюбила Фредерика еще тогда, шесть лет назад. Когда он ушел, Кэтрин думала, что ее жизнь никогда больше не будет полной. Она стала отгораживаться от мужчин. Они могли быть друзьями, любимыми друзьями, но любовниками – никогда. Боль от разлуки с Фредериком проходила, но шрамы от нее постоянно напоминали, что надо быть осторожной. Она поклялась, что не позволит ни одному мужчине бросить ее, как это сделал Фредерик Эмбридж. Пусть он будет единственным, кто покинул ее.

Это решение давало ей свободу в обращении с друзьями-мужчинами.

Теперь все ее сомнения и страхи были смыты потоком эмоций. Кэтрин поняла, что физическая близость позволила ей быть до предела раскованной в проявлении своей любви. Она пробудила в нем настоящее чувство. Кэтрин все больше ощущала себя полноценной женщиной, страстной и чувственной. Она долго противилась, опасаясь, что их отношения зайдут слишком далеко, пока наконец не устала от самой себя.

Однажды утром Фредерик разбудил ее, усыпав постель бутонами диких роз. Следующим вечером он преподнес ей шампанское в ведерке со льдом, когда она купалась в старинной ванне. Казалось, он был безумно счастлив! Но иногда она ловила его на том, что он изучал ее со странно напряженным выражением лица.

Хотя Кэтрин бесконечно любила его, она не могла еще целиком, до конца довериться ему. Оба они знали об этом, и оба избегали говорить на эту тему.

Как-то, сидя за роялем, Кэтрин подбирала аккомпанемент к песенному дуэту.

– Мне кажется, здесь должен быть минор в умеренном темпе для соло рояля и нужно ввести семь инструментов, главная инструментовка будет для скрипок и виолончелей. – Она играла и представляла себе звучание оркестра. – Что ты об этом думаешь? – Она повернулась к Фредерику, который смотрел на нее.

– Продолжай, – посоветовал он.

Кэтрин снова начала играть, давая ему возможность прервать ее, когда она будет в затруднении.

– Нет, – покачал он головой, – эта часть не годится. – Он подошел к роялю. – Примерно так. – Он сыграл то же с самого начала, лишь немного изменив ее вариант.

– Так что же здесь нового?

– Очевидно, у тебя плохой слух, если ты не улавливаешь нюансы. Хорошо, тогда скажи, может, начнем снова?

– Мне нравится, когда ты такой важный и величественный, Фред Эмбридж.

– В самом деле? Сейчас я такой?

– Ты был близок к тому, чтобы воспроизвести первую часть из Второй симфонии Чайковского.

– Ах! Неужели?! – вскричал он, повернувшись спиной к клавиатуре.

– Рисуешься? – пошутила она, когда он прекратил представление.

– Ты просто завидуешь.

– К несчастью, ты прав.

– У меня есть размах, и в этом мое преимущество.

– Ну а у меня нет твоего блеска и твоего размаха, и я не собираюсь стать концертирующей пианисткой.

– У тебя красивые руки, – сказал Фредерик, взяв ее руку и поднеся ее пальцы к губам. – Я совершенно беспомощен против них, так я их люблю. Они издают аромат лосьона, который хранится в твоей костюмерной в маленьком флаконе.

– Не думала, что ты замечаешь такие вещи.

– А разве есть что-то касающееся тебя, чего бы я не замечал? Тебе нравится горячая ванна, ты снимаешь туфли в неожиданных местах, ты начинаешь ходить с левой ноги, и, когда я прикасаюсь к тебе, как сейчас, твои глаза заволакиваются дымкой. – Он нежно поцеловав ее и быстро стянул с нее платье. – Я чувствую, как ты таешь в моих объятиях. Это сводит меня сума!

В этот момент зазвонил телефон в другой комнате. Фредерик выругался, а Кэтрин улыбнулась ему.

– Пойду послушаю, кто тебя вызывает, любимый. Я потом напомню тебе, на чем мы остановились. – Она выскользнула из его объятий и пошла к телефону. – Хэлло...

– Хэлло, я хотела бы поговорить с Фредериком Эмбриджем, – прозвучал женский голос.

Кэтрин показалось, что она узнала голос одной из поклонниц Фреда.

– Мистер Эмбридж очень занят, подождите минутку.

– Вы можете попросить его позвонить матери, когда он освободится?

– Извините, что вы сказали? – Кэтрин зашлась от смеха, пытаясь отбиться от объятий подошедшего Фредерика.

– Говорит его мать, дорогая, – повторил голос, – попросите его позвонить мне, когда у него найдется минутка. Вы можете? Он знает мой номер.

– О! Пожалуйста, миссис Эмбридж, подождите... извините... одну минутку. Фред, это твоя мать, – сказала Кэтрин угрожающим шепотом.

Все еще крепко прижимая ее к себе, он взял трубку.

– Хэлло, мам. – Он чмокнул Кэт в макушку, потом радостно воскликнул: – Да, я был ужасно занят. Я целовал прекрасную женщину, в которую до безумия влюблен. – Лицо Кэтрин залилось краской. – Нет, нет, все в порядке, дорогая, я тороплюсь вернуться к ней. Как ты там? Что там у нас дома?

Кэтрин освободилась из его объятий. – Пойду приготовлю чай, – сказала она торопливо и вышла из комнаты.

Домоправительница миссис Даймонд оставляла кухню безукоризненно чистой, и у Кэтрин там не было никакого дела, разве что подождать, когда закипит чайник. Вдруг она почувствовала, что страшно голодна, и вспомнила – ведь в часы ланча они работали. Она взяла хлеб, поджарила и намазала маслом.

Послеполуденный чай превращался для Фредерика в приятный ритуал, и Кэтрин охотно поддерживала его. Она получала удовольствие, отдыхая от работы, сидя перед камином с чашкой чая, бисквитами, ячменными лепешками и поджаренным хлебом с маслом. Они наслаждались чаепитием вдвоем.

Чайник закипел, она погасила огонь и пошла за заварочным чайником, но мысли ее были заняты телефонным разговором. Он рассказывал матери о своей любви таким легким, таким спокойным тоном! И она позавидовала ему. Как ей хотелось такой же доверительной беседы со своей матерью в детстве и юности.