— Илона!

— А слежка друг за другом? — негодовала она, распаляясь все больше и больше. — Они поворачивают все так, будто это нам же на пользу. Мы должны шпионить за своими друзьями, родственниками, знакомыми, чтобы они не впали в антикоммунистическую ересь. Если тебе известно, что твой однокурсник слушает западные передачи, ты обязан доложить об этом, и его выведут перед всеми каяться. Детей побуждают доносить на родителей.

— Партии требуется время, чтобы приспособиться, — защищался Томас.

Когда первые впечатления от Лейпцига немного улеглись и им открылась неприкрытая реальность, исландцы стали обсуждать между собой здешнюю жизнь. Томас пришел к определенным выводам относительно системы слежки, установленной в этом обществе. Так называемое наблюдение за соседями заключалось в том, что каждый гражданин должен был шпионить за окружающими и доносить о несоциалистическом поведении или высказываниях. К этому прибавлялись диктатура коммунистической партии, ограничение свободы слова и печати, обязательное участие в собраниях и шествиях. Томас считал, что партия не должна скрывать методы своего воздействия, напротив, ей нужно признать, что в переходный период требуется определенное принуждение, чтобы добиться цели и построить социалистическое государство. Происходящие перекосы можно оправдать только временными условиями. В будущем не потребуется прибегать к подобным методам. Тогда люди поймут, что социализм — самая лучшая форма организации общества.

— Народ запуган, — изрекла Илона.

Он затряс головой, и они поругались. Томас никогда ничего толком не слышал о том, что происходит в Венгрии. Илона обиделась, что он ей не поверил. Томас пытался прибегнуть к аргументам, которые слышал на собраниях в Рейкьявике из уст партийных руководителей и в молодежном движении и которые вычитал из произведений Маркса и Энгельса, но все было впустую. Она лишь смотрела на него и повторяла одно и то же: «Нельзя закрывать на это глаза».

— Империалисты одурманивают вас своей пропагандой, настраивая против Советского Союза, — доказывал Томас. — Они хотят разрушить связи между государствами коммунистического толка из страха перед ними.

— Неправда, — повторяла Илона.

Оба замолчали. Допили пиво. Он злился на Илону. Только в консервативной исландской прессе Томас встречал подобную клевету на Советский Союз и страны Восточной Европы. Но он был хорошо знаком с пропагандистской машиной Запада. Она прекрасно работала у него на родине. В том числе по этой причине в странах социалистического лагеря были ограничены свобода слова и свобода печати, и Томас считал, что такое решение оправданно в период социалистического строительства, прерванного мировой войной, и никогда не воспринимал это как подавление свободы совести.

— Не будем ссориться, — предложила Илона.

— Не будем, — согласился Томас, положив деньги на стол. — Пойдем?

Как только они вышли из пивной, Илона слегка толкнула его. Он посмотрел на нее. Она пыталась ему что-то объяснить с помощью мимики, таинственно кивая в сторону бара.

— Он там! — прошептала она.

Томас посмотрел в ту сторону и увидел мужчину, которого Илона подозревала в том, что он преследует ее. Он сидел в пальто и пил пиво с таким видом, точно не замечал их. Тот же самый человек, которого они видели около церкви святого Фомы.

— Я поговорю с ним, — предложил Томас.

— Нет, — остановила его Илона. — Не стоит. Пойдем отсюда.

Через несколько дней Томас снова встретил Ханнеса в читальном зале и подсел к нему. Ханнес, не поднимая головы, продолжал что-то конспектировать карандашом в тетради.

— Она разозлила тебя? — спросил Ханнес, не прерывая своей работы.

— Кто?

— Илона.

— Ты знаком с Илоной?!

— Я знаю, кто она. — Ханнес посмотрел на него. Его шея была обвязана толстым шарфом, а на руках надеты перчатки без пальцев.

— Тебе известно, что мы встречаемся? — удивился Томас.

— Это уже всем известно, — произнес Ханнес. — Илона — венгерка, и она не настолько наивна, как мы.

— Как мы?

— Ладно, забудь! — отмахнулся Ханнес, снова вернувшись к своим записям.

Томас наклонился над столом и выхватил тетрадку. Ханнес с удивлением посмотрел на него и попробовал отобрать тетрадь, но не смог.

— Что происходит? — спросил он. — Что за выходки?

Ханнес посмотрел на тетрадь, потом на Томаса.

— Я не желаю участвовать в том, что здесь происходит, — проговорил он. — Я хочу уехать домой и забыть этот дурацкий фарс. Мне все стало ясно уже тогда, когда я пробыл здесь еще меньше, чем ты.

— Но ты все еще здесь.

— В Лейпциге хороший университет. Кроме того, прошло какое-то время, прежде чем я понял, какая тут ложь во всем, и воспротивился этому.

— Что же я ничего не замечаю? — спросил Томас, предвидя ответ. — Что ты понял? Почему я не вижу того же?

Ханнес посмотрел ему прямо в глаза, потом обернулся по сторонам, взглянул на тетрадь, которую Томас все еще держал над головой, и снова посмотрел ему в глаза.

— Только не сдавайся, — сказал он. — Придерживайся своих принципов. Не сворачивай с пути. Поверь мне, на этом не заработаешь. Если ты чувствуешь себя хорошо при всем этом, тогда все в порядке. Дальше искать не стоит. Неизвестно, что найдешь.

Ханнес протянул руку за тетрадкой.

— Поверь мне, — повторил он. — Забудь все.

Томас отдал ему тетрадку.

— А Илона?

— Ее тоже забудь, — посоветовал Ханнес.

— К чему ты клонишь?

— Ни к чему.

— Почему ты так говоришь?

— Оставь меня в покое, — огрызнулся Ханнес. — Оставь меня в покое!

Через три дня Томас находился в лесу за городом. Они с Эмилем записались в «Общество любителей спорта и техники». Эта спортивная организация, открытая для всех желающих, предлагала заниматься и верховой ездой, и автомобильными гонками, и еще многим другим. Студентам рекомендовалось принимать участие в коллективных работах и субботниках под эгидой Союза молодежи. Осенью одну неделю следовало посвятить уборке урожая, во время каникул или один раз за семестр требовалось ходить на разбор завалов, отработать на производстве, добыче угля и тому подобном. Можно было отказаться, но тот, кто не участвовал в общественно-трудовых мероприятиях, ставил себя под удар.

Томас размышлял об этой организации, стоя в лесу вместе с Эмилем и другими своими товарищами. Им предстояло провести целую неделю под открытым небом и, как выяснилось, заниматься по большей части военной подготовкой.

Такова была жизнь в Лейпциге. В действительности все оказывалось не таким, как представлялось поначалу. За иностранными студентами следили, чтобы они не высказывались открыто о том, что могло бы скомпрометировать принимающую их страну. На обязательных собраниях им вдалбливали социалистические ценности, а что касается добровольных общественно-трудовых мероприятий, так их только называли…