И в этот холодный, влажный, одинокий миг экстаза Леонардо поймал себя на том, что смотрит в серые глаза Симонетты.

Глаза Джиневры.

Она кричала… и он тоже закричал.

Мы имеем три души, из коих ближайшая к Господу зовется Гермесом Трисмегистом[21]и Платоном — mens[22], Моисеем — дух жизни, святым Августином — высшая часть, Давидом — свет, в том случае, когда он говорит: «В свете Твоем узрим мы свет». Гермес Трисмегист говорит, что ежели воссоединимся мы с сей mens, то познаем, через Господа, который суть в ней, весь мир, прошлое, нынешнее и грядущее. Все, говорю я, что ни существует в небесах и на земле.

Джулио Камилло

Кто желает, пусть веселится; ибо нет уверенности в завтрашнем дне.

Лоренцо де Медичи

Леонардо смотрел в высокий потолок, воображая в его тенях и трещинах лица, тварей, разные сценки. Все эти картины и персонажи, которых Леонардо видел во всех деталях, постоянно менялись, как облака в тусклом сером небе. Там точная, изогнутая линия плеча с математической правильностью ведет к мягкому скату груди; тут рабочий чертеж: фрагмент укрепления со стрелковыми ступенями, бастионом, рвом, тайным ходом и передним скатом бруствера. Скорпион преображался в кудри херувима с ликом пьяного циничного Купидона. Он видел грубые наброски Мадонн, такие, как в его книжках: одна из женщин напоминала Альбиеру, его первую мачеху, которая умерла, когда ему было двенадцать, другая выглядела как Франческа ди Сер Джулиано Ланфредини, его вторая мачеха, что умерла пять лет назад. Эти жены его отца были почти девочками, и Леонардо по-мальчишечьи, виновато тосковал по ним.

В комнате было тихо, только хрипло, хотя и ровно дышала Симонетта. Она лежала на спине рядом с ним, ее глаза были прикрыты его ладонью, словно даже во сне он хотел помешать ей увидеть завораживающие картины над головой. В воздухе висел густой спертый запах, в нем смешались вино, духи, пот, ламповое масло. «Не встать ли открыть окно?» — подумал Леонардо, но побоялся, что разбудит Симонетту и что ночной воздух повредит ее легким.

Она искала его — даже во сне. Возможно, почувствовала, что он проснулся и вот-вот должен уйти, потому что повернулась к нему, обвив его ногами, нашаривая его руку и грудь. Когда Леонардо смотрел на нее — она была так бледна и светловолоса, призрак, обретший плоть, — ему представлялось, что и в самом деле на несколько часов он оказался вне реальности.

Но теперь Леонардо очнулся; во рту у него было мерзко, голова болела, он чувствовал себя страшно одиноким. Чары рассеялись.

Внезапно Симонетта закашлялась, она кашляла непрерывно, и кашель бросал ее из стороны в сторону. Она мгновенно проснулась, глаза ее расширились, она смотрела перед собой и старалась вздохнуть, обхватив грудь руками. Леонардо поддержал ее и дал немного вина. Она снова закашлялась, но ненадолго.

— Прости, что разбудила тебя, прекрасный Леонардо, — сказала она, вытирая рот краешком дамастовой простыни, в которую он ее завернул.

— Я не спал.

— Давно?

— Нет, не очень.

— Уверена, вечеринка в самом разгаре. Хочешь вернуться?

Симонетта опять кашлянула, поднялась, собрала блестящие светлые волосы, что спадали до ягодиц, потом открыла сундук, стоявший у кровати, и достала ярко-синее, в талию, платье без камизы[23]. Оно открывало плечи, которые под шелковой сеткой с золотыми птицами и драгоценными камнями казались сгустками лунного света.

Лишь Джиневра превосходила Симонетту в красоте.

— У тебя нет вопросов? — с улыбкой спросила она.

— Ты собиралась сказать, кто сыграл моего двойника.

Все еще чувствуя себя неловко, Леонардо последовал ее примеру и оделся.

— Леонардо…

— Да?

— Ты такой замкнутый.

— Прости.

Симонетта подошла поближе.

— Мне можно доверять. Со мной твое сердце в безопасности. И возможно, я смогу помочь тебе.

— Но как мне отплатить за твою доброту?

— Никак.

— Тогда почему…

— Потому что я умираю и хочу быть щедрой. Потому что боюсь смерти и не могу открыться ни перед кем из сильных. И конечно же, не могу доверять женщинам. Но тебе доверять я могу, милый Леонардо.

— Почему ты так в этом уверена?

— Я верю Сандро, а он считает тебя братом.

— Тогда не лучше ли тебе избрать Сандро? Он живет ради тебя.

— Верно. И он любит меня. Я могу только дать ему надежду — и уничтожить ее. Я не могу позволить ему стать мне ближе. Держи его покрепче, когда я уйду.

— Симонетта, ты не должна…

Леонардо оборвал себя. Сказать было нечего: она хорошо подготовилась к тому, что Вергилий назвал «часом неизбежным». Помолчав немного, он произнес:

— Думаю, ты права — насчет Сандро.

Симонетта придвинулась к Леонардо; он был высок, и она смотрела на него снизу вверх.

— Это не просто страсть, — сказала она. — Менее всего страсть. Этого мне более чем хватает. Но я совершенно одна.

— Вся Флоренция обожает тебя.

— И все же…

Леонардо обнимал ее, желая, чтобы на ее месте была Джиневра, но все же радовался ее теплу, близости, ее запаху из смеси пота и духов… и, возможно, только возможно — он все же исцелится…

Возможно, она поможет ему…

Леонардо почувствовал, что снова возбуждается, но Симонетта со смехом отстранилась.

— Кто знает, могу ли я положиться на тебя?

— Тогда скажи, кто там, внизу, изображал меня?

Симонетта опустилась на кровать, отпила вина из кубка.

— Ну конечно же это был Нери.

— Так я и думал. — Леонардо присел рядом с ней. — Надо отдать ему должное, имитатор он прекрасный.

Она засмеялась.

— Милый мой Леонардо, если мне, как ты считаешь, поклоняется вся Флоренция, то Нери, должна сказать, поклоняется тебе.

— Мне казалось, я только и нужен ему, чтобы служить приправой к его вечеринкам.

— Он плохой художник, но хороший собиратель, и глаз у него верный. У него есть несколько твоих работ.

— Что?

— Просто наброски, Леонардо. Тебя трудно собирать. По слухам, даже маркизе Изабелле д’Эсте не удалось заполучить одну из твоих маленьких Мадонн.