Она может сколько угодно изображать скандальную дрянь, но я знаю, как она реагирует на слово «помощь». Молча и быстро. Она всё мгновенно поняла, да, в конце концов, мы все тут друг другу помогаем. Я только что взял на себя ее датчан, с которыми она серьезного разговора поддержать бы не смогла, она тем временем развлекала моих бразильянок — мы одна семья.

И Джоззи умело захватывает в руки всю компанию гостей, позволяя мне отстать на несколько шагов, идя рядом с Домиником.

Кто-то когда-то заметил, что если бы не его очки и мой конский хвостик, мы были бы очень похожи. Длинные, с лицами… не темными, но с какой-то особой кожей, то ли чуть припорошенной пылью, то ли… Лица людей, живущих на свежем воздухе. И походка тех, кто привык перемещаться по неровной поверхности на дальние расстояния. «Как два волка», — сказали о нас.

— Доминик, ты ведь читаешь следы, — начал я. — А в последние дня три-четыре тут не проезжал мотоцикл? Вот прямо в лесу?

— Да, — очень удивился он. — И именно здесь. Да вот он, след, его тут некому, кроме нас, затаптывать. А потом они пошли на тот пригорок, под каштан…

Он отвел меня на пару шагов от тропы, кинув взгляд на веселящуюся компанию впереди.

Они? Их было двое?

Здесь, под каштаном, была мягкая трава, и…

— М-да, — мрачно сказал Доминик. Наклонился и — человек напрочь лишен брезгливости — подобрал квадратик фольги, свидетельствовавший о том, чем на этой мягкой травке недавно занимались. Сунул в карман.

— Если ты так любишь лес, — сказал ему я, — вон там еще окурки.

— Окурки? — удивился он. — Это экологически дружественная штука. Резаные ферментированные листья. Бумага, а она растительного происхождения. И даже табачная смола — натуральный продукт. Лес его переработает. А вот эта фольга, или хуже того — резина… Под ними ведь не вырастет ни одна травинка этак с пятьсот лет. Страшная штука.

Резину он, к счастью, на ложе любви не обнаружил.

Я на секунду остановился, бросив взгляд назад и вниз.

Ну, конечно же. Тропа, по которой мы шагаем, плавно, но уверенно идет под уклон. А там, чуть пониже, сбоку от нее начинается каменная стена виноградника. Чуть левее стоянка, где отдыхает наш автобус, но зачем бы мотоциклисту на нее заезжать. Если мои предположения правильны, ему было не до того. Он торопился.

А еще ниже пешеходная тропа переходит в настоящую грунтовую дорогу. Которая огорожена и справа, и слева. Уже двумя каменными стенами наших виноградников.

Получается, что мотоциклисту тут просто некуда деваться — он попадает в этакую трубу и несется по ней под уклон. Если не тормозить, то всё быстрее и быстрее, и куда?

А вот как раз туда. Туда, где эта дорога-труба выводит его…

К асфальту на пригорке. У трех сосен.

Ну, и теперь самое главное.

— Доминик, — сказал я, — а вот там еще валялись гильзы… Картон, я понимаю, экологически дружелюбен… А кто это тут развлекался с ружьями? Кого стрелял?

— Ну, кабаны же, — пожал плечами он. — А всех браконьеров не отловить. Да и кабанов в это время года тут туча.

И картина происшествия стала предельно ясной.

Впрочем, я все-таки уточнял детали — пока наши гости нас не спугнули и не отвлекли.

— Что они тут делали, эти кабаны?

— Как это что — посмотри вокруг, одни каштаны и желуди. Они тут у себя, эти кабаны. В столовой.

— А если, допустим, в этой столовой оказывается человек?..

— О-о-о, — посуровел Доминик. — Большая компания, как у нас, это не страшно. А если один человек или двое — бывает всякое. Если шарахнуть из ружья, то кабаны этот разговор понимают. Но лучше с ними не спорить. Особенно во время еды. Да, не забыть нашим гостям сказать, что у нас тут и дикие лошади есть.

— Сбежали от крестьян и одичали?

* * *

Дело раскрыто, дорогой сыщик Рокотофф. Итак, парочка. Устроившаяся под каштаном, рядом прислонился мотоцикл. И тут — кабаны. И вот мотоцикл летит без удержу вниз в этом как бы коридоре, ни вправо ему, ни влево, а какой-нибудь бешеный кабан еще метров двадцать мог за ним с хрюканьем гнаться. И летит этот мотоцикл как раз туда, где, по словам наших (с которыми я тогда беседовал, стоя у арки), кто-то вылетел из-за поворота на дорогу, под носом у двух «кадиллаков», так, будто за ним…

Гнались дикие звери.

Так вот вам и звери. Следы их копыт — совершенно четкие. Мы же в заповеднике.

Ну, а дальше — еще раз, всю картину заново прокручиваем в голове: передняя машина тормозит, задняя влетает в нее, мотоциклист же, похоже, падает, и не без потерь. В итоге ему срочно требуется перевязка. В моей ванной. Потому что мой домик ближе всего, ближе арки и прохода в незнакомый ему двор. И ведь у меня темно, а во дворе еще неизвестно, кто его встретит и кому сдаст.

Дальше он сидит и боится, смотрит в мое окно на дорогу, думает: из этой ловушки хорошо бы бежать.

А сбежал он тогда, когда Мать Мария, Борис и прочие ушли от ворот, оставив ему свободную площадку у входа, и пошли говорить с полицией. Это шанс!

Но тут он понимает, что его номера могли рассмотреть. Или смогут рассмотреть. Долой номера. Тридцать-сорок секунд вся процедура, если с ломиком в руках. Вы меня видите с дороги? А вот сейчас, когда я за простынями, тоже видите — куда я прячу номера? А вот теперь догоните меня.

И как только он скрылся за поворотом — все отлично, попробуй докажи, что в ДТП виноват именно он.

Примерно так и было.

И их было двое. По очевидным причинам. А вот теперь — как насчет Джоззи? Ее мотоцикл цел, но у нее ведь могут быть и есть друзья, тоже с мотоциклами. И она знает мой домик.

Дорогой сыщик Рокотофф, ты это говоришь потому, что у тебя есть факты, или по другим соображениям?

Пора догонять всю компанию и освобождать Джоззи от непосильного труда. Ну, не знает девушка о вине столько, сколько я. А еще ей приходится бороться с зачаточным английским у моих бразильянок. Вот она и несет примерно следующее:

— Мария Каллас пила только «Дом Периньон» и очень плохо кончила. Правда, король-солнце Луи Четырнадцатый тоже любил шампанское, но ведь еще он каждый день принимал по бокалу красного бургундского с Кот-де-нюи против подагры! И пережил собственных внуков. Наполеон пил шамбертен, а попав в плен к англичанам с их любимым бордо, был вынужден перейти на вино из Медока. И умер.

Датчане, что характерно, хихикают как больные и не спешат переключаться на меня с моими серьезными разговорами. Вот и хорошо.

Я мог бы добавить к этому еще десятка два подобных винных историй. Например, что дедушка Ленин, когда жил в Швейцарии и еще не знал, что скоро поедет домой возглавлять революцию, подписывал некоторые письма «любитель кьянти». Боже ты мой, какая была бы реклама. Особенно в наши дни, когда кьянти уже далеко не та дрянь, что во времена Ленина (который хорошим вкусом, видимо, не отличался). В наши дни земля кьянти в Тоскане или тосканский берег, Маремма, уже стонут от инвестирующих в виноградники столичных и иностранных врачей, адвокатов, хуже того — спортсменов. Всем хочется сделать еще одно великое тосканское. Спортсмены, правда, в последнее время перекинулись на создание сигар в разных Америках, и это утешает.