Щека болела в том месте, где она налетела головой на ель. Турмалин в кармане пролежал без толку.

Задыхаясь, она уже собиралась отправиться в общежитие, когда услышала звук, отрывистый и странный, как крик койота. Это был далекий вой человека, находящегося в глубоком страдании, леденящий до дрожи. Он несся как будто на ледяном гребне зимнего ветра. Только ветра не было. Ночь вокруг была тихой и спокойной. Где-то в темноте на дорожку ступила нога. Сердце подскочило в груди, заколотилось и загрохотало. За шагом последовал второй, тяжело волочась по земле. Шаг за шагом.

Тротуар был усеян тенями, пространства между освещенными частями дорожки были темными, как пустота. А там, вдали от света, что-то приближалось, движения этого существа были похожи на паучьи.

Волоски на ее руках встали дыбом. Она тихонько позвала:

– Привет?

Вопли затихли. На дальнем конце тротуара зажегся фонарь.

– Malus navis, – прошептал ветер.

Она нахмурилась, не доверяя своему слуху.

– Нейт?

Ответом ей было рычание, первобытное и странное. Зажегся еще один фонарь. Ужасная пустота расширилась, поглотив весь проход. Сердце заколотилось в тревожном ритме. Судорожно шевеля пальцами, она достала из кармана телефон.

Гудок раздался лишь один раз, прежде чем Колтон ответил.

– Уэнздей. Надеюсь, это будет что-то стоящее. Я прямо посреди расчленения Данте, и он вот-вот отправится на первый круг Ада.

– Где ты?

Несколько секунд он молчал.

– В библиотеке. Ты в порядке?

– Я снаружи, у входа в библиотеку.

Погас фонарь.

Темнота устремилась к ней. Она закрыла глаза. На другом конце провода она услышала, как Колтон застегивает молнию на своей сумке.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении, – сказала она. – Пообещай, что не будешь смеяться.

– Хорошо. – Его голос прозвучал глухо, как будто он вышел на лестничную площадку.

– Я серьезно, Прайс.

– Похоже, что я смеюсь?

Что-то проскочило мимо, совсем рядом.

– Ты можешь выйти ко мне? – Она не знала, как объяснить, что ей нужно от него, чтобы не показаться безумной. И не выглядеть сломанной. Дрожащим голосом она добавила: – Я не очень люблю темноту.

– Я уже на полпути, – сказал он. – Не двигайся, я тебя вижу.

Связь оборвалась. Она открыла глаза, телефон все еще был прижат к уху. Погас второй фонарь. Зимние мотыльки в бешенстве порхали над ее головой, ускользая от хищников. За бледным пятном флуоресценции она вообще ничего не могла разглядеть.

В поле ее зрения ворвалась возвышающаяся фигура, и она подавила крик, отшатнувшись назад, в то время как мимо пронесся лонгборд, колеса которого звучно завизжали.

16

Хранилище «Сделай сам» Ронсона располагалось прямо у Пайка, в двух милях от Бостона и прямо на магнитной лей-линии. Когда-то в этом очень чувствительном месте располагался бутик в стиле нью-эйдж, владелец которого был самопровозглашенным специалистом по продаже зачарованных безделушек и гаданию на таро.

Расположенный прямо вдоль энергетического потока, он был отличным местом для сверхъестественных явлений, но не для покупателей. Даже после часа пик гул автомобильного движения не прекращался в течение всего дня, донося постоянный саундтрек из торможения грузовиков и автомобильных гудков, запаха выхлопных газов и визга полицейских сирен.

Короче говоря, это было не то место, где человек хотел бы провести свою субботу. Когда магазин закрылся, на его месте вырос склад Ронсона. Годбоулу принадлежало несколько арендованных помещений, каждое из которых располагалось вдоль действующей лей-линии, и в каждом из них была распахнутая дверь. Пыль на свету. Гул в голове. Дымка и небо, открытое в зеркальный мир.

Теперь, освещенный одиноким уличным фонарем, Апостол смотрел вниз по лабиринтному коридору из стальных блоков. Двери были слишком яркими, праздничная пестрота красных, оранжевых и голубых цветов. Было что-то зловещее в его тишине, тревожное в его пустоте. Где-то в темноте что-то грохнулось на пол. За этим звуком последовал тихий звук, напоминающий скрежет волочения.

– Что бы ты ни трогал, – позвал он, – прекрати.

Медленное скрежетание затихло. В переулке раздался вздох, наполнив его каким-то неприятным запахом. Что-то гнилое. Он закрыл глаза и сжал переносицу. Час был поздний, почти рассвет, а он оставил в «Крок-Поте» тушиться свиное жаркое, мясо в котором с каждой минутой становилось все более жестким, как резина.

Его ноги теряли чувствительность. Желудок болел. Он быстро терял терпение от ожидания. Это было невероятно похоже на Колтона Прайса – мальчика, помешанного на времени, – специально опаздывать.

Словно услышав его зов, Прайс прибыл, насвистывая заунывно веселую мелодию, выйдя из-за угла. Он был излишне весел для этого чертова часа. Это, а также мысль о том, что отличное свиное жаркое пропало зря, еще больше испортило быстро ухудшающееся настроение Апостола. Он сунул руку в карман пиджака и нащупал лежащий там предмет: холодный осколок кости расположился между его пальцев. Ощущения от талисмана были такими же, как и всегда, – словно он схватился за провод под напряжением. Ток пробежал до локтя.

– Хватит, – сказал он, и свист затих. Взгляд Прайса был нечеловеческим в темноте, что резко контрастировало с абсолютной естественностью всего остального, его улыбка широко растянулась, а щеки порозовели от холода.

– Странный выбор места встречи. – Прайс постучал пальцем в широкую решетчатую дверь, расположенную ближе всего к нему. Звук разнесся по широкой аллее подразделений. Он постучал снова, на этот раз отстукивая первые пять нот песни Shave and a Haircut тыльной стороной костяшек пальцев. И снова звук отразился в темноте. Наступило затишье, а затем инфернальный призрак Апостола постучал в ответ: два бита.

Ухмылка Прайса расширилась.

– Я вижу, ты привел своего друга.

Это тривиальное прозвище бесконечно раздражало Апостола. То, что маячило вдалеке, гнилое и вонючее, было его непрошеным проклятием.

Его треклятое наказание.

И Прайс знал это.

– Не играй с ним, – огрызнулся Апостол. – Он не игрушка для твоей потехи.

– Вы защищаете его, – сказал Прайс. – Я понимаю. Вы проводите много времени вместе. – Его ухмылка была непоколебимой, а улыбка при свете – волчьей. – Знаете ли вы, что военнопленные использовали этот сигнал вызова и ответа, чтобы идентифицировать своих товарищей в плену? Мы с твоим маленьким приятелем не слишком отличаемся друг от друга.

Где-то неподалеку эта ужасная тварь невидимым образом волоклась по земле. Апостол слышал, как пальцы его ног шаркают по поверхности земли. Те сапоги, в которых он умер, были испачканы водой и разваливались на части.

– Он мне не приятель, – сказал апостол с гораздо большим раздражением.

– Вот это да. – Прайс засунул руки в карманы с полным безразличием, что только усилило раздражение Апостола. – Я просто поддерживаю разговор.

– Ну, не надо, – приказал Апостол, крепко сжимая осколок в