Затем ему пришло в голову, что раз уж эта белая кожа настолько тонка и безволоса, настолько прозрачна, то, возможно, все эти багровые вены… но нет. Присмотревшись на этот раз пристальнее, Бен понял: то были вовсе не вены.

Это были надписи — надписи, сотни крошечных буковок. Все белое тело покрывало нечто похожее на закорючки. Те бессознательные закорючки, которые рисуют на клочке бумаги во время телефонного разговора. Там были отдельные слова, числа и отдельные почеркушки предметов и лиц. Он распознал газонокосилку, часы, ананас и теннисную туфлю. Понимая, что это животное, чем бы оно ни было, в любое мгновение может умчаться прочь, Бен старался запомнить как можно больше изображений на его коже, чтобы получить возможность обдумать их позже. Но сделать это было трудно.

Издалека донесся тонкий звук, ничего не означавший ни для Лин, ни для Бена. Но для существа он что-то значил, потому что, едва его услышав, оно понеслось прочь.

К удивлению Бена, Лин побежала тоже.

— Куда вы?

Она указала вперед.

— Это туда побежал Пэрриш, когда испугался, а теперь они тоже бегут в ту сторону. Совпадение? Я так не думаю.

Бен присоединился к ней, и они в молчании затрусили бок о бок. Он не хотел бежать, но и оставаться на месте, подвергаясь опасности повстречаться один на один с тем бродягой, ему тоже не хотелось. Выбрав меньшее из двух зол, он бежал вместе с привидением.

Несколько раз по пути ему хотелось остановиться и обстоятельнее рассмотреть то, мимо чего они пробегали. Он хорошо помнил эту улицу, она была ему знакома, но он не думал о ней уже много лет. Большой камень рядом с домом Ольги Бэрен, дом ужасного мистера Шимкуса, маленький бассейн на заднем дворе Келленов, который он мельком увидел, когда они пробегали мимо. Родители Каролины Келлен позволяли соседским детям купаться в их бассейне летом, если при этом присутствовал кто-нибудь взрослый, кто мог выступить в роли спасателя. Каким-то образом им всегда удавалось найти такого взрослого.

Джина жила на Синнамон-стрит, и Бен всегда думал, что это самый лучший адрес на свете. Когда, уже будучи взрослым, он услышал песню под названием «Cinnamon Street» группы Roxette, то оскорбился. У него было такое чувство, словно они украли это название из его памяти. «Синнамон-стрит» было для Бена Гулда не названием песни, но существенно важной географической точкой его жизни.

В конце квартала улица начинала медленно забирать вправо. Дома редели, дорога вступала в лесок, за которым находилась городская начальная школа. Путь освещали уличные фонари. Сразу позади одного из этих фонарей возвышались три огромных вяза.

Под тремя этими деревьями лежало чье-то белое тело.

Увидев его, Бен и Лин подбежали и опустились на корточки рядом с ним. Лежа на боку, животное, казалось, спало. Глаза его были закрыты и странным образом теперь казались значительно меньше, будто усохли. Все четыре лапы были поджаты к туловищу. Фиолетовые изображения на белой коже блекли. Вскоре они исчезнут все до единого. На голове существа прорастали уши — там, где располагаются уши у собак. Чем бы ни было это необычное существо, теперь, умерев, оно трансформировалось в собаку. Если бы кто-то обнаружил его у обочины дороги, то, естественно, предположил бы, что бедного пса ударила проезжавшая машина. Вероятно, пес пытался перейти ночью дорогу, но неудачно. Просто еще одна собачья смерть на обочине, ничего более.

— Где же остальные?

Бену в это время было не до белых существ — его беспокоил бродяга.

— Я бы хотел знать, где этот парень.

Поднимаясь, Лин потеряла равновесие и покачнулась. Закинув голову, она вытянула руку и, чтобы выровняться, ухватила Бена за плечо.

— Что, если он все еще где-то здесь?

Нервничая, Бен тоже поднялся и огляделся вокруг в жестком свете уличного фонаря.

— Вам о нем больше не надо беспокоиться.

— Откуда вы знаете? Если этот парень мог ударить ножом вашего друга, а потом убить одно из этих существ…

Глядя на Лин, он ждал ответа. Надеялся, что ответ у нее найдется. Надеялся, что привидение скажет что-то такое, что позволит ему хоть немного расслабиться.

Лин молча указала вверх. Показала в сторону того, что она увидела мгновением раньше, когда потеряла равновесие. Глаза Бена проследовали по линии, обозначаемой ее пальцем, но цель ускользнула от его восприятия. Он видел только деревья и темноту.

— Что? Что я должен увидеть?

— Вот на этом дереве. У самой макушки.

На дереве возле макушки висела ярко-оранжевая мужская рубашка. Не облегая теперь ничьего туловища, она тем не менее по-прежнему была застегнута на все пуговицы. Эта рубашка зацепилась за две ветки и висела между ними, как яркий флаг или застрявший воздушный змей.

Если бы дело было днем и если бы они обошли вокруг этого густого дерева, то с другой его стороны они увидели бы пару брюк в тонкую полоску, свисавших с нижней ветки. На земле почти в точности под брюками валялся один тяжелый рабочий башмак.

— Ух ты! Это его рубашка?

— Да.

— Вы уверены, Лин?

— Уверена. — Она не отрывала глаз от дерева.

— Что они с ним сделали? Куда он делся?

Лин пожала плечами: ее это не заботило.

— Что бы они с ним ни сделали, сначала он убил одного из них.

То, что лежало поблизости на земле, выглядело теперь не чем иным, как мертвым белым бульдогом.

— Я слышала о них, но вижу одного из них впервые. У меня почти нет сомнений, что это верц. Эта их стая прибыла сюда, чтобы защищать вас, Бен. Они мимикрируют под собак, пока вы им не понадобитесь, а когда приходит пора, обращаются вот в таких зверюг.

— Кто их прислал?

Лин помотала головой.

— Честное слово, не знаю. Знаю только, что мне лгали, когда объясняли, почему я должна приглядывать за вами. Теперь сюда явились верцы, чтобы вас защищать… Я оказалась не у дел, Бен. Мне очень жаль.

Нотки отчаяния и горечи в ее голосе указывали, что она говорит правду.

— Что такое верц? — спросил Бен.

* * *

После всех этих событий и волнений устал даже коккер-спаниель. Когда взрослые Кайты выставили пса из своей спальни и закрыли дверь, он поднялся по лестнице на второй этаж и направился в комнату. Билли знал, что всегда может спать на кровати девочки.

Ее дверь, как обычно, была открыта, потому что Джина не любила темноты. Она просила родителей оставлять ее дверь открытой, чтобы ей был виден свет, горевший в конце коридора. Еще ей нравилось, чтобы Билли лежал с ней рядом. Но молодой пес был неугомонным и почти никогда не спал всю ночь напролет. В какой-то момент он неминуемо спрыгивал с ее постели, бродил по дому, пил воду, что-нибудь обнюхивал и лишь после прогулки снова взбирался по лестнице и пристраивался на кровать девочки. Иногда он проделывал это не один раз за ночь, но Джина привыкла к его беспокойному нраву. Она не просыпалась, когда пес уходил, не просыпалась, когда он возвращался.