Разумеется, подобные обыденные происшествия часто рассказываются на сеансах умершими. Не это ли делает их такими правдоподобными? Какие-то незначительные события, не известные никому, кроме вас. Да... так. Все это было бы прекрасно, если бы они не допустили один промах. Статуэтку разбила Люси, а не я. Я просто взял вину на себя, потому что Люси думала, что получит за это взбучку. Конечно, Линн не стала бы ее наказывать, ведь это было случайностью. Но таковы дети.

Поэтому мои подозрения усилились. Медиум, несомненно, слышал от кого-то эту историю. От кого? От Линн? Возможно, она рассказала ему этот случай в одно из своих посещений. Или от ее подруги — той женщины, которая впервые привела Линн сюда. Если так, то у нее, конечно, не было дурного умысла. Как я уже говорил, ирландец был мягким, располагающим к себе собеседником. Он мог выведать о нас очень многое.

Некоторое время я участвовал в этом спектакле, притворяясь, что всему верю, и ждал следующей оплошности медиума. И он, разумеется, совершил ее. Глупейшую, просто смехотворную! Я думаю, они приняли меня за очередного простачка, которого можно обвести вокруг пальца, поскольку я своим поведением усыпил их бдительность. Откуда-то из-за спины медиума возникла туманная дымка. Она находилась в дальнем конце комнаты, над левым плечом медиума, откуда нам с Линн было все хорошо видно. В этой дымке стало появляться какое-то смутное, нечетко очерченное изображение. Лицо то расплывалось в полумраке, то делалось резче. Через несколько секунд мы узнали Люси. Ее черты, ее выражение, но что-то было не так. Я понял, в чем дело, и это было так нелепо, что не будь я так зол, то расхохотался бы вслух. Видите ли, волосы у нее были зачесаны не в ту сторону. Они проецировали фотографию Люси на небольшой экран, установленный перед проектором. Края экрана были тщательно замаскированы, а дымка служила дополнительным прикрытием.

Поняв, как это делается, я вышел из себя, бросился в эту дымку, исходившую из маленькой трубки в стене, и стукнул кулаком по экрану. Он находился в нише, которая при включенном свете закрывалась панелью, и был сделан из чего-то вроде черного плексигласа. Я его разбил.

Бишоп наклонился, положив локти на колени, и уставился на гравиевую дорожку.

— Иногда я спрашиваю себя, что было бы, не вмешайся я тогда. Может быть, Линн не сошла бы с ума. — При воспоминаниях о последствиях своего поступка Крис горько усмехнулся. — Как вы, должно быть, догадываетесь, сеанс кончился шумным скандалом. Медиум орал на меня, причем его ирландский акцент стал еще сильнее. Подруга Линн забилась в истерике, тогда как сама Линн сильно побледнела и словно застыла. Остальные были на разных стадиях шока или возмущения. Я до сих пор не знаю, на кого они больше злились — на меня или на ирландца.

Я не стал утруждать себя поисками спрятанного микрофона, из которого доносился детский голос: я насмотрелся на все это предостаточно. Медиум надвигался на меня с красным, едва не лопающимся от злости лицом. Я успокоил его хорошим пинком, схватил Линн за руку и выбрался оттуда. Три дня после этого она не произносила ни слова. А затем сломалась. Понимаете, ее последняя надежда рухнула. Как если бы Люси умерла дважды.

— Боже, наверное, для нее это было ужасно, Крис. Для вас обоих. — Джессика тоже наклонилась вперед.

— Несколько месяцев я наблюдал, как Линн все глубже и глубже погружалась в себя, и просто не мог до нее достучаться. По-видимому, она во всем обвиняла меня. В конце концов я повел ее к психиатру, и он объяснил, что для Линн я стал почти убийцей Люси. В ее смятенном сознании сложилось представление, что я снова отобрал у нее дочь. Я не верил ему, не мог поверить. Мы с Линн всегда были так близки. Если она страдала, то страдал и я; если я был счастлив, то и она была счастлива. Люси стала для нас как бы олицетворением этой близости, ее результатом. И получалось так, что с ее смертью наши узы разорвались. До того как я вынужден был поместить Линн в клинику, она дважды пыталась покончить с собой. А однажды хотела убить меня...

Джессика вздрогнула — не от холода — и порывисто прикоснулась к его руке. Он откинулся на спинку скамьи, словно желая стряхнуть ее руку, и она быстро ее убрала.

— Первый раз она приняла таблетки снотворного, второй — пыталась вскрыть себе вены. В обоих случаях мне удалось вовремя доставить ее в больницу, но я понимал, что однажды не успею. После второй попытки она буквально возненавидела меня. Она хотела быть с Люси, а я ее не пускал. Проснувшись как-то среди ночи, я увидел, что она стоит надо мной с ножом. Не знаю, почему она не убила меня, пока я спал. Возможно, в глубине души Линн не хотела делать этого. Но мое пробуждение сработало как пусковой механизм. Я еле успел увернуться. Нож вошел в подушку, и мне пришлось сильно ударить жену, чтобы заставить ее выпустить нож из рук. После этого у меня не осталось выбора: я должен был отдать ее под чей-то присмотр. Я не мог следить за ней непрерывно.

Бишоп умолк, и оттого, что он избегал смотреть на Джессику, она подумала, что он жалеет, что рассказал ей все это. По-видимому, он еще никому никогда об этом не говорил.

— Это произошло шесть, нет, семь лет назад, — сказал он наконец.

— И Линн все еще?.. — Она запнулась, не решаясь произнести это слово, чтобы не обидеть его.

— В психиатрической клинике? Да, в частной. Не самой лучшей, конечно, а в такой, которую я могу себе позволить. Владельцы этого заведения называют его «Дом отдыха для душевно дезориентированных». Там не столько лечат, сколько пытаются облегчить страдания. Да, она все еще там, и, насколько я могу судить, ее состояние не улучшается. Скорее наоборот. Я стараюсь навещать ее как можно чаще, но она теперь даже не узнает меня. Мне сказали, что Линн воздвигла вокруг себя защитную стену, а я представляю для нее величайшую угрозу, поэтому она вычеркнула меня из своего сознания.

— Пусть мое признание покажется вам неуместным, Крис, но я вам очень сочувствую. Эти годы были для вас настоящим адом. Теперь понимаю, почему вы так ненавидите спиритов.

К удивлению Джессики, Бишоп взял ее за руку. — Я отнюдь не ненавижу их, Джессика. Да, к шарлатанам я питаю отвращение, но я обнаружил, что многие совершенно искренни, хотя и заблуждаются. — Он пожал плечами и отпустил ее руку. — Этот первый, ирландец, был жалким дилетантом по сравнению с теми, кого я узнал впоследствии. Они превратили это занятие в настоящее искусство. Вам известно, что в Америке есть магазин, где можно купить спиритические чудеса? Пару долларов за вращающийся стол, чуть больше — за призрак, вещающий на разные голоса. У них имеются даже контейнеры с эктоплазмой. На волне интереса к мистике спиритизм превратился в большой бизнес. Людей волнует то, что находится по ту сторону обыденной жизни, и масса дельцов готова удовлетворить эту потребность. Поймите меня правильно — я вовсе не веду с ними непримиримую борьбу. Сначала я был готов разоблачать любую группу и любого спирита, в мошенничестве которых был убежден. И в большинстве случаев справлялся с этим весьма успешно. Когда наблюдаешь за ними скептически, грубость их трюков сразу бросается в глаза. Но порой я бывал озадачен и даже заинтригован. Я начал более глубоко изучать мистицизм, стараясь оставаться беспристрастным. Я обнаружил в этой области немало такого, чему можно найти объяснение, спустившись с облаков на землю. С помощью научной, основанной на фактах аргументации, если угодно. Конечно, остается очень много необъяснимого, но мы постепенно находим ответы, медленно продвигаясь к истине.