из-под него двое с винтовками. Беляки!

Петруха скомандовал им:

— Бросайте оружие!

И затвором щелкнул. Те с перепугу и от неожиданности окоченели. Так что пришлось собственноручно обезоружить. Понятно, расспрашивать стали, какой части и прочее. Один и говорит:

— Ежели вы нас расстреливать не будете, всю правду скажем, потому что мы мобилизованные.

Петр на это ответил:

— Нам с вами торговаться недосуг. Соврал — пуля в лоб. А в штабе, между прочим, разберутся, что вы за птахи.

Ну, тут они нам и открылись. Дескать, идут они дозором, а за ними наступает — ни много ни мало — батальон егерского полка. Пока мы допрашивали военнопленных, видим, от реки поднялась цепь, справа — вторая. Начали мы отступать за увал, да, видно, опоздали: заметили нас, стрельбу открыли и стали с флангов обходить. Залегли мы, отстреливаемся.

Тогда Петр и говорит:

— Дело-то, ребята, выходит труба! Валяйте вы с пленными как можно скорее, а я пока задержу наступление.

Мы, конечно, были против.

— Вместе шли, вместе и помирать будем.

Но он настоял на своем:

— Во-первых, надо сообщить нашим, чтобы противник врасплох не нагрянул. Во вторых, пленных надо непременно доставить в штаб… А насчет того, чтобы помереть, — это вы всегда успеете. За меня не беспокойтесь — не в таких переделках бывал, да цел и невредим оставался… И вообще, как командир звена, приказываю вам немедленно идти обратным путем. Исполняйте без разговору.

Нечего делать — пришлось подчиниться.

Пока шли, все стрельба позади слышалась. Дед Кузьма тогда хорошо сказал, и слова его мне запомнились:

— Вот, внучки, геройство-то настоящее в чем! Умереть без толку и трус сумеет, но кто для общего дела себя не щадит, тот и есть настоящий герой.

Я и в то время к политике большой интерес имел. Но по молодости в суть плохо вникал. Смелости Петра я, прямо скажу, завидовал. А как дед Кузьма объяснил, оказывается, не в одной смелости дело. И с той поры у меня прямо-таки произошел переворот в мыслях. Ведь когда знаешь, за что идешь, так и силы у тебя прибывает. Вот и теперь: ничего не жаль, только бы победы добиться… Тогда было тоже нелегко, а добились, хотя и с жертвами. Для будущего, для детей наших светлую жизнь отвоевывали.

— Отцы нам пример показали, — сказал новенький.

— Большое дело всегда большой жертвы требует.

Степан Артемьевич замолчал и задумался. Серега Коротков, второй подручный, из ремесленников, не вытерпел:

— Что же ты, Степан Артемьевич, обещал про шапку рассказать и свел на какую-то философию.

— О шапке речь еще впереди, — ответил Степан Артемьевич. — Слушайте дальше. Доложили мы ротному командиру, и он отдал приказ идти в наступление. Хотя белых, действительно, было втрое больше, но мы их выбили сперва из лесу, а потом и из завода. Еще трофеи захватили. Потери, конечно, были и с нашей стороны. Больше всех жалели Петра. Дед Кузьма особенно сокрушался.

— Надо, — говорит, — внучки, найти его тело и похоронить с честью, как бойца и героя революции.

Пошли мы втроем отыскивать тот самый увал, где оставили нашего товарища. Подходим к этому месту и видим, лежит один убитый беляк, подальше: другой, третий.

— Это Петрова работа, — говорит дед Кузьма.

Раздвинул куст, а Петр тут и лежит. Уткнулся лицом в шапку, будто спит. Патронташ пустой, и в подсумках всего одна обойма — последняя. Все тело испрострелено и исколото. Сняли мы фуражки, стоим, как каменные, молчим. Дед Кузьма за всех сказал:

— Прощай, Петр Игнатьич! За товарищей ты жизнь свою драгоценную отдал, за родной Урал, за власть Советскую, народную.

И лицо у него стало мокрое от слез. Тогда Васька внес предложение:

— Разыщем на заводе Петрову жену и папаху ей передадим. Я точно знаю — в ней большие деньги зашиты.

Так мы и сделали. Отнесли тело нашего друга к братской могиле, а сами пошли семью его разыскивать. Домишко у него стоял на самой окраине. На дворе никакого хозяйственного обзаведения, и в избе пусто — под метелку подмели белые гады. Встретила нас женщина с ребенком на руках. Плачет.

— Товарищи, родные вы наши… Угостить-то вас нечем.

Дед Кузьма начистоту все сразу выложил:

— Мы, гражданочка, не за угощением пришли. Мы принесли вам известие о вашем муже. Он убит в сегодняшнем бою, и похоронят его с честью в братской могиле. Но вы не печальтесь. Был он человеком геройской жизни и погиб как герой. И мы за его смерть здорово белым всыпали. А от него вам оставлена памятка — вот эта папаха. В ней, между прочим, неизвестный капитал зашит.

Женщина, как услышала о смерти Петра, затряслась, побледнела и даже плакать перестала.

— Спасибо, — говорит, — товарищи… Спасибо, что известили…

Васька в один момент подкладку у папахи распорол…

Вытаскивает пакетик, в тряпицу завернутый, в нем еще конверт, а в том конверте фотография жены с маленьким сынишкой. Ее-то он, наш геройский товарищ, и берег как зеницу ока.

Так вот оно и было.

Степан Артемьевич кончил, и все мы задумались.

И. Беляев

В СТЕПИ ЗАУРАЛЬСКОЙ

Стихи

Штыки, как штакетник, щетинились плотно,

Шестнадцать — одним, а другим — шесть десятков,

Бежали в атаку повзводно, поротно

И падали вдруг, как пришлось, — в беспорядке.

Ложились шершавые шрамы шрапнели

В широкой степи, на деревьях дубровы,

А в Шадринске швеи всё шили шинели

Не шелком шуршащим, а нитью суровой.

По кузницам сельским без грохота, звона

Оружье нехитрое тайно ковали;

Шептали молитвы солдатские жены,

И вдовы по мертвым мужьям тосковали.

Минуло то время, суровое время,

Но память о прошлом не канула в воду;

В долгу неоплатном мы все перед теми,

Кто добыл нам счастье, кто пал за свободу?

Н. Куштум

ПОДВИГ

Рассказ

Накануне черных дней

На окраине Киева, в поселке Куреневка, стояла маленькая хата-мазанка, укрывшаяся в глубине вишневого сада. Здесь жил двенадцатилетний Костя Ковальчук вместе с матерью Пелагеей Федоровной. Этой осенью он должен был перейти в шестой класс. Костя мечтал после окончания школы учиться дальше и обязательно на железнодорожного машиниста.

Отец его был одним из лучших машинистов на дороге. Простудившись во время зимней поездки, он