Важным моментом был и тот факт, что, в отличие от Ленина с Троцким и других типичных революционеров, Гапон не происходил из интеллигентской среды, воспринимался простым народом как свой, умный и добрый батюшка, который всегда защитит и приласкает. К тому же Гапон не был евреем, армянином и даже мордвином, у него было типичное русское, да еще приятное лицо. В общем, по всему было видно – «свой» человек.

Сам же Гапон говорил, что его устами говорит сам Господь. И это очень точно отражало его взгляды. По всей вероятности, революционный священник считал себя мессией, можно сказать, вторым Иисусом Христом. Даже внешность Гапона чем-то напоминала последнего. Да и сам формат общения и отношений его с рабочими, с простым людом очень напоминал проповеди Иисуса. Мол, идите за мной, люди добрые, и я спасу вас, приведу к лучшей жизни.

Тем временем положение в стране становилось все хуже, и Гапон решил действовать. 28 ноября 1904 года он выдвинул предложение обратиться с петицией к царю. Оно было одобрено большинством голосов, при этом содержание оставлялось на личное усмотрение Гапона.

Этот момент стал переломным в карьере священника. Его верные сторонники повели агитацию за подачу петиции о рабочих нуждах. При этом если раньше речь шла только об экономических требованиях (для чего формально и создавалось «Общество», то теперь руководителям отделов была поставлена четкая задача увязывать насущные нужды рабочих с их политическим бесправием. Мол, все без нас решают! Прав никаких не имеем. В отделах стали массово распространяться либеральные газеты, которые читались на рабочих собраниях. В это время у неугомонного Гапона возник план создать по всей России сеть так называемых «потребительских кооперативов», с помощью которых он намеревался организовать на борьбу рабочих других городов и крестьян. Однако события вскоре приняли неожиданный оборот.

В начале декабря на Путиловском заводе по приказу мастера Тетявкина было уволено четверо рабочих, членов Собрания: Субботин, Сергунин, Уколов и Федоров. В народе тут же распространился слух, что они изгнаны именно за принадлежность к гапоновскому Собранию. Его Нарвский отдел тут же постановил, что трудящиеся уволены незаконно, и сообщил об этом Гапону. А тот заявил своим сотрудникам, что видит в этом вызов, брошенный Собранию со стороны капиталистов.

27 декабря по итогам заседания руководителей отделов Собрания на Васильевском острове было принято решение послать три депутации: одну – к директору завода С.И. Смирнову, другую – к фабричному инспектору С.П. Чижову, третью – к градоначальнику И. А. Фуллону. От заводчиков требовали восстановить всех уволенных рабочих и, наоборот, изгнать мастера Тетявкина. В случае неисполнения – объявить забастовку на Путиловском заводе и предъявить администрации более широкие экономические требования. А далее распространить забастовку еще на несколько предприятий и предъявить еще большие требования и обратить забастовку во всеобщую.

28 декабря рабочие явились к директору завода и фабричному инспектору, но те по глупости своей решили проявить «твердость» и отказали им во всех требованиях. Ишь ты! Война идет, а они бастовать вздумали и 9-часовой рабочий день требовать. Вот выиграем войну, тогда и обсудим! Кроме того, Смирнов еще и не к месту заявил, что Гапон и есть «главный враг рабочих». В последующие дни поп уже лично вел переговоры со Смирновым и Чижовым, требуя пойти на уступки. Стоит отметить, что Гапон не хотел начинать открытую борьбу прямо сейчас, считая, что к ней еще не всё подготовлено. Инспектор Чижов впоследствии утверждал, что тот прямо предложил ему перейти на сторону Собрания, угрожая использовать против него все средства: суд, печать и «раздражение» рабочих. А там, глядишь, могут и убить случайно! «Получив отпор от директора С. И. Смирнова, священник Гапон увидел себя в положении человека, которому уже нельзя останавливаться на полпути: всколыхнутая часть рабочих не простила бы ему несбывшихся ожиданий, и он пустил в ход всё, чтобы поддержать свой авторитет», – вспоминал Чижов.

Гапон до последнего момента надеялся на урегулирование конфликта, надеясь на помощь Фуллона и Витте. «Мне кажется, что наверху успеют понять настоящее положение дела и не дадут развернуться событиям – пойдут на уступки, то есть сделают путиловской администрации внушение, и она удовлетворит наши пока мизерные требования», – говорил он своему окружению. Однако власти побоялись восстановить уволенных рабочих, по всей вероятности опасаясь создать прецедент. Это ж потом вообще никого не уволишь! Каждый раз начнут забастовками пугать! Кроме того, была надежда, что Гапон блефует. Мол, преисполненные патриотизмом трудящиеся не станут подрывать оборонную промышленность в дни суровых испытаний. Ведь как раз накануне – 21 декабря СМИ сообщили о падении Порт-Артура.

Однако у Гапона, по сути, уже не было выбора. 2 января на собрании в Нарвском отделе было принято решение о начале забастовки, и на следующий день Путиловский завод встал. Одновременно с этим весь Петербург был обклеен списками широких экономических требований, главными из которых был 8-часовой рабочий день и установление минимальной зарплаты.

В тот же день у министра финансов В. Н. Коковцова состоялось совещание питерских заводчиков и фабрикантов, на котором обсуждались меры по прекращению рабочей забастовки. По его итогам он написал доклад царю, в котором утверждал, что «требования рабочих незаконны» и «невыполнимы», а установление 8-часового рабочего дня на Путиловском заводе, выполнявшем срочные заказы для армии, напрямую угрожало фронту. Коковцов также писал, что забастовкой руководит разрешенное властями Собрание во главе с попом Гапоном. Царь ознакомился с докладом, но, как обычно, ничего не предпринял.

4 января торжествующий Гапон вместе с рабочими снова явился к директору Путиловского завода Смирнову и зачитал ему список требований бастующих. При этом к трудящимся он обращался не по-церковному – «братья», а по революционному – «не так ли, товарищи?». Смирнов же не нашел ничего лучше, как снова проявить «твердость», заявив, что требования рабочих «неисполнимы». В итоге на следующий день забастовали и другие предприятия Санкт-Петербурга, в акции участвовали уже десятки тысяч рабочих.

6 января Гапон отправился уже к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, но тот «благоразумно» отказался принять его. Лидер движения явно пытался играть на повышение ставок, умело манипулируя ситуацией. После неудачного визита к министру Гапон решил, что настал момент доставать из кармана последний туз. «Вызвав под неопределенными, но сильно действующими лозунгами „борьба за правду“, „за рабочее дело“ и т. д. почти всеобщую забастовку петербургских рабочих (быстрый успех движения показывал, что почва хорошо подготовлена), Гапон и его окружение внезапно и резко повернули движение на политические рельсы», – писал Ольденбург. «Сознавая, что со своей стороны я сделал всё, чтобы сохранить мир, я решил, что другого исхода не было, как всеобщая забастовка, а так как забастовка эта, несомненно, вызовет закрытие моего союза, то я и поспешил с составлением петиции и последними приготовлениями», – вспоминал сам Григорий Гапон.

6 января Гапон приехал в Нарвский отдел Собрания и произнес речь, в которой призвал рабочих обратиться со своими нуждами непосредственно к царю. Мол, «на рабочего не обращают внимания», «не считают его за человека» и т. п. Настал момент, чтобы трудящиеся со всей силой заявили о своих правах. Гапон призывал всех рабочих, с женами и детьми, идти днем 9 января прямо к Зимнему дворцу. В тот же день была составлена знаменитая петиция. «Нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, – говорилось в тексте. – Разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть нам всем, трудящимся? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники… Немедленно повели созвать представителей земли русской… Повели, чтобы выборы в учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов… Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к Тебе! Повели и поклянись исполнить их, и Ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя своё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, – мы умрем здесь, на этой площади, пред Твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, Государь, любой из них, мы пойдем по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!»