сама ее неверно записала на бумаге – так и не была замечена ею, хоть она и резала слух, что было видно по его лицу, а когда сквозняком вдруг сдуло ноты с пюпитра в самый кульминационный момент ее партии, она прервала игру, бессильно подняла глаза, улыбнулась и нагнулась за нотами.

– О! Да в «Оставь меня» же нота ноту порождает, а гармония такая, что играешь как будто на всем готовом!

– Именно! Это сразу и отбило у него охоту продолжать репетировать с той дамой. Вдобавок он еще почувствовал себя виноватым в том, что навязал частичку своего мира другому человеку, а он всегда болезненно воспринимал такого рода контакты.

А здесь же они играли и играли, наслаждаясь самой музыкой, смотря не в нотный стан, а друг другу в глаза, будто утоляя некую жажду. Напоив друг друга, взгляды их переходили на стены, на запылившуюся утварь, на затененные фотографии на стенах угасающего клуба, а потом снова встречались и снова насыщали и насыщались. К середине третьей песни они с удивлением обнаружили, что прекрасно обходятся без его пения. Это заставило их синхронно взорваться смехом и временно приостановить репетицию.

«Звучит отлично!» – сказал он.

«Очень даже хорошо! Я знала, что так и должно быть.»

«А я и не мог об этом мечтать! А ты играешь «Оставь меня»?» – спросил он, как бы производя контрольный выстрел.

«Играю. И люблю ее», – ответила она и заиграла партию скрипки.

– Но в оригинале же две скрипки, вернее скрипка и альт.

– Он мгновенно переложил недостающий пласт музыки на гитару и сходу подыграл ей. Когда они собрали инструменты и направились к выходу, скучающий бармен, все это время слушавший их, сказал им:

«Если бы я мог предположить, что у нас в городе появится такое вот явление как ваш дуэт, я бы всеми силами противился закрытию «Porton»-а!».

«А разве можно было что-то сделать?» – ответил он на сожаление бармена.

«Нет, но я бы знал, что бьюсь за что-то стоящее, пусть это и бесполезно».

– Красиво! Одновременно красиво и печально… А что произошло потом?

– О, потом начали происходить куда более интригующие события. Я все еще пересказываю историю с его слов. После первой встречи, хотя нет, правильнее было бы сказать, после этой первой репетиции…

– Так получается, что не совсем с его слов ты рассказываешь: репетиция произошла во время их встречи. Встреча – более общее событие, репетиция – более специфичное. Он сам как говорил, ты не помнишь?

– «Встречи». Он сказал «после первой встречи», хотя, наверное, он имел в виду то, что происходило во время этой репетиции.

– Неважно.

– Да, скорее всего, хотя после репетиции они вполне могли пойти куда-нибудь посидеть, чтобы обговорить дальнейшие действия, или они могли вести разговор, просто шатаясь по городу. Неважно. Но общение в тот день у них однозначно продолжилось, потому что на следующий день они провели два часа в заранее зарезервированной репетиционной у Мюзик Мэна.

– Почему именно у него?

– Потому что он очень надежный в плане нераспространения информации, и, если с ним это обговорить, не будет никому говорить о том, кто у него в студии был и чем занимался.

– Так они репетировали у самого ММ?

– Да. В первые часы после первой встречи ему не верилось, что он встретил Свою Скрипку, и решил устроить еще один сеанс. Она беспрекословно согласилась. Она вообще соглашалась на все его предложения и поддерживала любые озвученные им в тот вечер идеи, что ему показалось несколько странным. «Зачем такой скрипачке нужно было находить меня чтобы исполнять все, чего бы я ни захотел, когда она сама могла бы выбрать кого угодно?» – недоумевая говорил он мне в те дни. Сам он пребывал в состоянии какой-то тревожной эйфории.

– Выходит, что в принципе, он был прав…

– Ты имеешь в виду его вопрос или состояние?

– Вопрос, недоумение.

– Хоть я тоже считаю, что это так – не торопись с выводами. Мы имеем дело с очень тонкой материей. Все достаточно хорошо скрыто и обнажено одновременно.

– Противоречия опять?

– Не совсем. Ладно, я продолжу, а то мы можем не уложиться по времени. В силу сочетания удачной первой совместной игры с нюансами своего характера он уже видел в ней чуть ли не прекрасную богиню, безупречную во всем. Скорее всего, он ее вожделел, но для начала он хотел убедиться в том, что здесь нет никакого подвоха, и что это «реально вообще». Для этого он сразу позвонил Мюзик Мэну, и, получив подтверждение на двухчасовой отрезок времени, договорился с начальником об отсутствии до начала следующей недели. Помню точно, как он отметил, что это был вторник, после которого шли два рабочих дня, последний из которых был укороченным в силу последующего праздника, попадавшего на пятницу, плюс суббота-воскресенье. Короче, до понедельника он, как Винни-Пух до пятницы, стал совершенно свободным.

В среду же утром он тщательно готовился к предстоящей встрече: составлял список обязательного материала, желаемого его расширения, сам пытался сыграть то, что не играл уже давно и даже то, что сам никогда не играл от начала до конца, хотя он сам создавал транскрипции аккордов и выкладывал их в Интернет. В основном это был материал из репертуара Родни Миллера, и на четверть – классические и популярные хиты.

К часу они встретились перед главным входом в здание, в котором располагалась репетиционная, как и договорились. Оба были готовы к действию, и когда они достали инструменты и расположились в комнате, было решено не терять времени.

«С чего начнем?» – взяв ведущую роль, обратился он к ней.

«С чего хочешь. Выбери сразу несколько песен, и мы начнем», – ответила она.

«Давай сделаем «Песню песен», «Кровь на лице», «Облако», «Оставь меня» и «Осколки», пойдет?»

«Отлично! Начинай играть, а я буду заполнять это собой».

– Оуууу! Она так и сказала?

– Да, я повторяю его слова, слово в слово! В этот момент он уловил двоякий смысл этой фразы и спроецировал ее на себя самого. Совместная их игра, ясное дело, получалась превосходно, он же все думал и думал о сказанном ею.

«Я воспринял эти слова как предложение заполнить мою жизнь; я очень хотел, чтобы это было на самом деле, и я старался как мог, чтобы показать, как хорошо звучит наша совместная игра, а через это – как здорово будет, если мы будем вместе».

Закончил он примерно такими словами: «Не знаю – и, если честно, уже не хочу знать – какую цель преследовала она и как она к этому пришла, но