— Кстати, Адриан! — вспомнил кладовщик, знакомый со старым Аристидом Матье уже лет сорок. — Тут какая-то девица искала Антуана Лавуазье.

— И что?.. — Адриан не понял, к чему разговор.

— Она сказала охране, что ее звать Анжелика Беро.

Адриан пошатнулся.

— Что? Анжелика в Париже?!

— Ну, еще неизвестно, та ли это Беро, — попытался отрезвить его кладовщик. — Если бы это была твоя невеста, она искала бы тебя, а не Антуана.

Мысли Адриана завертелись бешеным круговоротом. Все говорило за то, что эта Анжелика — та самая. Она могла не найти их в старом доме, описанном приставами и конфискованном, а потому и пришла по еще одному адресу, известному ей.

— Ей сказали новый адрес Лавуазье? Тот, что на бульваре де ла Мадлен?

— А я откуда знаю? — Кладовщик пожал плечами.

Адриан бросил все и побежал к выходу. Он стремительно допросил охрану, потом прыгнул в свой новенький экипаж. Молодой человек едва удерживался, чтобы не начать погонять кучера так же, как тот подстегивает лошадь. Он примчался к дому Лавуазье, влетел в дверь, открытую оторопевшим дворецким, промчался по лестнице на второй этаж и замер.

Антуан Лавуазье вытаращил на гостя глаза. Его жена Мария-Анна испуганно прижала руки к груди. Рядом с ними, посредине огромной залы, стояла какая-то девушка в грязном, сером от пыли дорожном платье и деревянных башмаках с обмотками. Она стащила через голову монашеский балахон и повернулась. Адриан как будто получил удар. Впавшие глаза, изможденное лицо и спутавшиеся, давно не мытые волосы!.. Но это была она.

Адриан глотнул и почему-то вспомнил слова, услышанные им от случайного знакомца у таможенного поста в далеком испанском городке: «Жалость — худшая ловушка. Надеюсь, вы не собираетесь из жалости еще и жениться?»

— А ну-ка, выйди, Адриан, — резко заявила ему мадам Лавуазье и вдруг перешла на крик: — Выйди, я тебе сказала!

Мария-Анна занялась девчонкой сама, даже без прислуги. Она провела ее на первый этаж, быстро развела огонь под огромным котлом с водой и принялась раздевать бедняжку. Анжелику всю трясло.

— Он так посмотрел!..

Мария-Анна перебрала пальцами ее волосы и спросила:

— Вши?..

Девчонка всхлипнула.

— Там у всех!.. Не спасешься. Он так посмотрел…

— Прекрати! — оборвала ее Мария-Анна.

Она совершенно точно знала, что сейчас не надо расспрашивать девочку ни об отце, ни о том, почему она в таком виде.

— Насколько я понимаю, ты не мечтала об Адриане последние пару лет.

— Нет. — Анжелика шмыгнула носом.

— Значит, будет другой. Такой, какого захочешь. Только волосы и ногти приведем в порядок.

Девчонка всхлипнула.

— Не будет другого, — и уже навзрыд добавила: — Бесприданница я.

— Как? — не поняла Мария-Анна.

Она хорошо помнила, что семейство Матье готовилось к женитьбе именно на приданом.

Тут на нее все и вывалилось, как из мешка. Мария-Анна тяжело осела напротив, уронила руки на колени и опомнилась лишь, когда котел начал закипать.

— Мне жаль твоего отца, но остальное не так безнадежно, как кажется.

Анжелика, уже вдоволь наплакавшаяся, теперь лишь мрачно всхлипнула.

— Легко вам говорить, мадам Лавуазье.

Мария-Анна жестко усмехнулась и пустила кипяток в бочку.

— Мне — легко?

— Ну да. Муж — главный откупщик.

— Бывший, — поправила Мария-Анна.

— Уважаемый человек, — не согласилась Анжелика.

— Под следствием, — уточнила Мария-Анна. — Не сегодня, так завтра жди ареста.

— Вы — счастливая женщина! — выложила последний аргумент Анжелика. — А я… что у меня есть?! Только потери! Я всего лишилась.

Мария-Анна попробовала воду в бочке рукой и добавила холодной. Это самоистязание пора было прекращать.

— Ты ведь не была беременна в тринадцать лет?

Девчонка хлопнула глазами. Она не понимала, к чему клонит мадам Лавуазье.

— А я была. — Мария-Анна с усилием зачерпнула ковшом еще холодной воды. — И не от мужа. Так, снимай последнее и полезай!..

— Как не от мужа? — Анжелика хлопнула глазами. — И где ваш ребенок?

— Сын. Он живет с отцом — Пьером Самюэлем дю Пон. Полезай, я сказала!

Анжелика Беро послушно ухватилась за края бочки, поднялась по ступенькам и осторожно погрузила прекрасное, как все молодое, тело внутрь. А Мария-Анна начала рассказывать все так, как оно и было.

Ее отдали в монастырь Монбрисон малюткой — это считалось правильным. Учили многому: закону Божьему, это само собой, а еще правильной осанке, манерам, счету, языкам, когда девочки подросли, то и обращению с мужчинами.

Мария-Анна покачала головой. Единственного мужчину они видели один раз в неделю. В монастырь приезжал святой отец, исповедник. Наставницы были сплошь девственницы, старые запуганные монашки. Одни дуры учили других.

Надо ли удивляться, что, когда Мария-Анна в свои двенадцать с небольшим лет встретила первого и последнего мужчину в своей жизни, она оказалась легкой добычей. Девочка вообще ничего не знала ни о себе, ни о мужчинах, ни о жизни.

Такому исходу невольно поспособствовал отец. Собственно, он и забрал ее из монастыря лишь для того, чтобы выдать замуж. Не по ее воле и даже не по своей. Это замужество понадобилось самому могущественному члену клана, дяде ее матери аббату Жозефу Террэ.

Этот человек потерял влияние при дворе, а с ним и доступ к тем сведениям, которые не оглашаются в газетах. Он уже подобрал для Марии-Анны пару — пятидесятилетнего графа д’Амерваля. Он был пьяница и распутник, но вращался в нужных кругах. Ее предназначили в жертву с самого начала.

Мария-Анна тогда еще была абсолютным ребенком. Она ничего не понимала в этой новой жизни, кроме самого главного, читавшегося в каждом жесте мужчин, распоряжавшихся судьбой девочки, — ее не спрашивают.

На одной из затянувшихся отцовских вечеринок ею заинтересовался тридатидвухлетний Пьер Самюэль дю Пон. Он ткнул в нее пальцем, она подчинилась и подошла. Пьер оценил, достаточно ли велика ее грудь и белы ли зубы. Он не возражал против графа д’Амерваля, но сперва попользовался малышкой сам.

Она даже не поняла, что беременна. Да если бы и сообразила… девочка слишком боялась их, всех одинаково. Зато все уразумела графиня дю Барри, едва Марию-Анну вывели в свет.

— А ну иди за мной! — приказала фаворитка короля.

Когда они оказались в туалетной комнате, она спросила только одно:

— Кто?..

Мария-Анна не сразу, но все-таки сообразила, о чем ее спрашивают, и назвала имя. Графиня взяла ее за руку и, нарушая абсолютно все правила этикета, провела к диванчику, на котором сидели ее дед, ее отец и отец ее ребенка.