Тумидус вздохнул еще раз. Будь Изэль помпилианкой, он бы не нуждался в ней. Для того чтобы превратить свой коллант в пассажирский, военному трибуну была нужна дочь Острова Цапель – Астлантиды. Изэль Китлали, по мужу – Тумидус, единственная, кому он мог довериться, и не в последнюю очередь благодаря Марку. Кайф, вспомнил военный трибун. Астланин, взятый помпилианцем на «поводок», испытывает невероятный кайф, рядом с которым бледнеет удовольствие от самого сильного наркотика. На что ты надеялся, приятель? Какой муж отдаст жену в сомнительное предприятие, да еще при таких условиях?!

– Мою жену! В свой коллант! На «поводок»!..

– Хватит!

Тумидус отодвинулся от стола. Откинулся на спинку кресла:

– Все, тема закрыта.

– Мою жену! Тема у него закрыта!

– Хватит, говорю.

– Нет, мою жену! Тему он закрыл!

– Господин примипил, закройте рот!

– Закрыл он! Тему!

– Господин примипил, это приказ!

– В задницу твой приказ!

– В яму, – напомнила Изэль.

– В задницу! Тему он закрыл! Он закрыл, а я открою!

– Господин примипил, я требую…

– Что? Отправишь меня под трибунал? Тебе нужен астланин? Нужен или нет?

– Нужен!

– Отлично! Вот он я, бери!

– Господин примипил… Марк, ты рехнулся?

– Бери! Целиком, с потрохами!

– Малча-а-ть!

– Хрен тебе «малча-ать»! Вот я!

– Щенок! Молокосос!

– Я астланин, – устало прохрипел Марк. Щенок не щенок, сейчас он выглядел ровесником дяди. – Изэль не отдам, и не надейся. Бери меня, я готов. Что я, на «поводках» не ходил? Да я всю жизнь…

– Он астланин, – подтвердила Изэль. – Это правда, Гай.

Мы сошли с ума, понял Тумидус. Все, без исключения.

– Нервный срыв, – констатировал он. – Марк, прости меня, дурака…

– Он астланин. – Теперь уже Изэль накрыла руку военного трибуна своей. – Он помпилианец, как вы. И в то же время он астланин. На Астлантиде есть ритуал, делающий чужака своим – или мертвецом. Марк прошел испытание до конца. Он говорит на астланском языке как на родном. У него есть связь с солнцем. Ладно, это лишнее. Остров Цапель принял его, не сомневайтесь. Если вы хотите создать пассажирский коллант, Марк подойдет. Я не знаю, зачем вам пассажирский коллант, но Марк – идеальный вариант.

– Я знаю, – буркнул Марк.

– Зачем, милый?

– Не скажу. Лучше, если ты будешь вне всего этого.

– Как это было? – Тумидус наклонился к племяннику. – Если она не лжет… Как?!

– Пирамида. – Марк разглядывал собственные пальцы, словно не мог их сосчитать. – Зал в пирамиде. Меня приковали к колонне. Йолистли тетлаухитилли Тонатиух! Их было много, как нас, когда мы клеймим кого-нибудь, обращая в рабство. Я бился с чикчаном…

– С кем?!

– С человеком-змеей, на копьях. С кими, человеком-смертью…

Ягуар встал, скользнул ближе к хозяину. Лег у ног, сторожко поднял голову, вытянул в сторону напряженный хвост. Кончик хвоста подергивался в такт рассказу:

– Киб, человек-гриф; иик, человек-ветер; кан, человек-ящерица… Астлан анех! Я потерял глаз, селезенка лопнула к чертям собачьим. Потом мы курили трубку. Потом бились снова…

– Без глаза? С лопнувшей селезенкой?

– Вторичный эффект Вейса. Второй раз мы бились в галлюцинаторном комплексе, под шелухой. Там я был здоров, а главное…

– Ты был там впятером, – кивнул военный трибун.

Он ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Тумидус вспотел, липкие струйки неприятно щекотали кожу, текли по спине на поясницу. Впору было поверить, что не племянник, а дядя бился с астланами на копьях, и не когда-то, на Астлантиде, а прямо сейчас, в киттянском баре. Верил ли Тумидус услышанному? Йолистли тетлаухитилли Тонатиух! Астлан анех! Киб, иик, чикчан… Да военный трибун сломал бы не то что копье – язык, свой собственный язык, пытаясь произнести эту галиматью! И лицо, лицо Марка, когда тот вспоминал бой в пирамиде. В знакомых чертах проступил дикарь из-за границ Ойкумены.

– Мальчик мой! Как любой помпилианец, ты был там во всех пяти ипостасях. Пятеро против пяти, и ты в доспехах. Они просчитались, они не знали, кто такие волки Ойкумены…

Поминая волков, Тумидус убеждал себя, что мальчик – помпилианец. Убеждал, потому что уже видел: это не так, вернее, не вполне так. Глупая шутка обернулась страшной метаморфозой. Краем глаза он уловил движение Изэли. Кажется, астланка хотела жестом остановить мужа, прервать разговор об ужасном, противоестественном ритуале, делающем из волчонка цаплю. А может, Изэль хотела остановить вовсе не мужа, а старшего родственника – хотела и не решилась. Тумидус не знал, что скалит зубы, не знал, что рычит; он полагал, что просто улыбается и ободряет Марка, но женщина видела правду, слышала правду, и ягуар тоже видел и слышал, потому что заворчал в ответ.

– Погоди! Марк, ты только что сказал…

Ушла далекая Астлантида. Улетели копья. Сгинули человек-змея и человек-ящерица. Осталась реплика Изэли: «Я не знаю, зачем вам пассажирский коллант» – и ответ Марка: «Я знаю».

– Ну сказал, – проворчал Марк в тон ягуару.

Молодой офицер поднялся, шагнул к миске с водой, принесенной для ягуара, – и вылил всю воду себе на голову. Часть брызг упала на огромную кошку, но ягуар стоически перенес оскорбление, только ухом дернул.

– Ты знаешь, зачем мне пассажирский коллант?!

– Ну знаю. Только не скажу.

Он кивнул на жену:

– При ней не скажу. Изэль, ничего личного. Есть вещи, о которых тебе лучше не знать. Если что, ты ни при чем.

– Ты ее любишь? – спросила женщина. – Ты ее до сих пор любишь, да?

– Кого?

– Не притворяйся, милый. Н’Доли, дочь Папы Лусэро. Ты ведь ради нее соглашаешься, не ради ее отца. Соглашайся, я не против. Я даже горжусь тобой. Мы все тобой гордимся.

Военный трибун Гай Октавиан Тумидус залпом допил коктейль. Закашлялся, отмахнулся от Марка: тот из лучших побуждений кинулся стучать дядю по спине. По голове надо стучать, дубиной по пустой голове! Задуманная авантюра оказалась безумней, чем предполагалось. В ней открывались все новые и новые грани, о которых Тумидус и слыхом не слыхивал, а спрашивать боялся.

Спрошу, дал он зарок. И про пирамиду, и про Н’Доли. Про все, что стряслось с парнем на треклятом Острове Цапель. Спрошу потом, если выживем.

Под стойкой икал бармен. Бармену было страшно.

Часть вторая Контрольный выстрел в голову

I