Ней оперся спиной о фонтан.

— Задачка не из простых.

Я прислонилась к фонтану рядом с ним.

— Еще бы.

Ксандр сел между нами на землю, обняв колени, и привалился спиной к бортику у наших ног.

— Только не говорите мне, что это неопасно.

Ней бушевал не на шутку, крик слышался даже на другом конце двора. Я вышла посмотреть, что происходит.

Ксандр выводил из дверей двух мальчиков — старшему лет двенадцать, младшему около десяти; оба чисто умытые, но в одних набедренных повязках.

— Вот сюда, не отставайте, — говорил Ксандр, — сейчас найдем вам место поспать, а потом сходим в гавань.

Когда я с ними поравнялась, он, взглянув на меня, многозначительно повел бровью — я не поняла, расценивать ли это как предупреждение: все же я знала его слишком недолго.

Я вошла в комнату, служившую Энею рабочим помещением.

— Что случилось, царевич?

— Он идиот!

— Ксандр?

— Не Ксандр… — Ней метнулся из угла в угол. — Аминтер, кормчий «Охотника»! Пошел и продал себя в рабство, чтобы выкупить сыновей. Договорился с купцом, что тот берет его вместо мальчишек.

— Тех мальчиков, что сейчас вышли?

— Тех самых. — Он схватил со стола чашу и тут же поставил обратно. — И теперь у меня нет кормчего на «Охотнике»! Зато двумя детьми больше.

— Царевич, — сказала я самым спокойным и убедительным тоном, — какой отец поступил бы иначе? Какой отец при вести о том, что его сыновья живы, не выбрал бы рабство взамен их свободы? В конце концов, Аминтер пожертвовал только тем, что принадлежит лично ему.

— Да. Пусть так. Но все равно у меня нет кормчего на «Охотнике». — Ней чуть унялся, однако продолжал ходить из угла в гол. — Ему стоило только подождать, я бы нашел способ вызволить его детей. А теперь я потерял воина из лучших, опытного кормчего, которого некем заменить. И откуда мне знать, захочет ли купец продать его обратно? Опытный воин стоит целое состояние!

— Столько же, сколько стоили бы его сыновья в публичном доме.

Ней остановился и посмотрел на меня:

— Ты думаешь?

— Наверняка то же думал и Аминтер, когда подсчитывал им цену золотом.

— Н-ну…

— Довольно трудно, — сказала я, подходя и присаживаясь на край стола, — довольно трудно исчислить золотом жизни наших близких и наши собственные. Спросить себя: насколько я ценен? На что полезное способен?

— Именно об этом я себя и спрашивал. На что мы способны, чтобы заработать сотни дебенов золота? — Ней повернулся и снова взял со стола чашу. — На что способен я — предводитель народа, которого нет? Без всяких средств, с одним мечом вместо имущества.

— У тебя есть восемь кораблей и моряки. Считай это средствами. Все равно у нас нет ни коней, ни земель, ни ремесленных мастерских. Остается решить, на что годны корабли с моряками.

— Я уж думал, не заняться ли и вправду пиратством. Море становится несудоходным, но торговые корабли с богатым товаром пока встречаются. И еще есть береговые селения. И плохо защищенные острова.

Вот так оно и бывает, подумала я. Захватить чужие суда и взять в плен команду. Напасть на рыбацкие селения, где нечего брать, кроме женщин. Обменять тех и других на наших родичей. Продать чужих, чтобы выкупить своих.

На мгновение мне почудился сзади голос той, что была пифией. «Мне ли избавлять моря от пиратов, в моей ли власти поднять мертвых, чтоб было кому вспахать невозделанные поля? Тебе предстоит задуматься о причинах событий, об устройстве мира. Ты должна разбираться во всем, ведь к твоему совету будут прибегать цари».

Позволить, чтобы наше горе сменилось чужим — слезами чужих женщин, пожарищами чужих городов, бедами чужих детей и отчаянием их родителей…

Ней смотрел на меня.

— Ты знаешь другой выход?

— Нет, — медленно произнесла я. — Я тоже не знаю, что делать. Но уж если нам предстоит серьезный выбор, сначала стоило бы испросить совета моей Владычицы.

— Здесь? Ты можешь?

— Да. Лучше, конечно, в священном месте, однако подойдет и затененная комната.

Во внутренних покоях мы нашли комнату с единственным окном. Я завесила его тройным слоем ткани и зажгла жаровню. Меня не покидало странное возбуждение. В последний раз я пыталась что-то увидеть в огне несколько недель назад, еще до отплытия из Пилоса. Я тщательно покрыла лицо белой и черной краской. Ней, как и положено просителю, тихо сидел в углу, обдумывая вопрос для сивиллы. Мы были почти готовы, когда в дверь постучал Ксандр.

Ней откликнулся.

— Прости, — сказал Ксандр, — пришел Хаттуселак, ему нужно срочно с тобой поговорить. Говорит, очень важно.

— Подожди. — Ней вопросительно взглянул на меня.

— Ступай. Я пока еще не готова.

Он вышел и закрыл дверь. Я поворошила угли в жаровне и опустилась на колени, глядя в огонь.

«Жди, — шепнула Она. — Пока ты ждешь, все меняется».

Пространство вокруг меня словно завихрилось, будущее меняло облик — как осьминог в лагуне острова Мертвых или нарисованные осьминожьи щупальца, шевельнувшиеся на полу храма в Пилосе. Я не отводила взгляда от небольшого уголька, дрожащего в языках пламени.

«Миллаванду тоже поглотит огонь, — вдруг поняла я. — Не сейчас. Может, через год. Или два. Ее не защитят стены и башни. Здесь слишком много золота. Все погибнет в огне».

Дверь открылась, на пороге возник Ней — довольный и успокоенный, словно получивший неожиданный подарок.

Он подошел и опустился на колени по другую сторону жаровни.

— Прости за промедление, госпожа.

— Что можно увидеть — я видела. Нам нельзя оставаться. Миллаванда тоже падет, мы лишь променяем один разоренный город на другой.

— Мы не останемся. Хаттуселак нам поможет. — Ней не мог дольше скрывать добрые вести. — Купцы Миллаванды держали совет. Уже много месяцев они не смеют снаряжать торговые корабли в другие города: слишком много пиратов. Весной, когда установилась судоходная погода, первые же три корабля оказались захвачены чуть ли не на выходе из гавани, через считанные часы. С тех пор никто не смеет идти в море. Но Миллаванда живет торговлей. Без обмена товаром она рано или поздно начнет голодать, заходящие сюда египетские и критские суда ее не спасут.

— А при чем здесь мы? — Я, впрочем, уже начинала догадываться.

— Нам хорошо заплатят за то, чтобы наши восемь кораблей сопровождали караван торговых судов к югу, вдоль берега Лидии и дальше в Библ. Хаттуселак поручился за нас перед купцами и поклялся собственной жизнью, что мы не покусимся на их суда и в целости доставим их в Библ вместе с грузом. За это нам отдадут невольников, захваченных Неоптолемом в Вилусе.