А потом нам срочно пришлось уехать.

Я хорошо помню это лето, каждый день после обеда шел дождь. Я поняла, что отъезд приближается, когда в дом зачастили гости: знакомые Баду, дальние родственники, тетя Альма, миссионерка из Камеруна, кузены из Франции – словом, разные люди, которых мы никогда раньше не видели. И все брали что-нибудь на память, даже судебный исполнитель, производивший инвентаризацию, унес серебряные чайные ложечки Шеназ. Школа была закрыта, мы с Биби путались под ногами у родителей, следили за ними, хватались за мебель, за разные предметы, чтобы их не уносили. Биби спасла своих кукол с фарфоровыми личиками, принадлежавших еще ее бабушке, а я забрала себе шахматы, хотя и не умела играть, но уж очень мне понравились кони черного дерева и инкрустированная доска. Я засунула ее под кровать Биби, чтобы мадам Баду не нашла и не отобрала.

В это время до нас стали доходить слухи про Кот-д’Ивуар: война, повстанцы, Гбагбо[29]в тюрьме, христиане против мусульман. Говорили, что иностранцев эвакуируют оттуда в другие страны – в Буркина-Фасо, Гвинею и даже в Марокко, французские лицеи принимали иностранных детей[30]. Я думала, что и нам в конце концов придется собрать чемоданы и бежать. Как воры или нищие. Все эти африканские страны были не для нас. Разве там принимают нищих?

Перед каникулами мы говорили обо всем этом в школе. Девочки – Венди, Лизбет, Франсуаза Желен, Мирей Форестер, Сесиль, близняшки Одри и Аликс Перль, Зухра Венже, Дина, Айша Бен-Касем, Мелани Шан Там-Шан и ребята из международного лицея – Рамон, Симон д’Авренкур и Жаки, метис с красивыми светлыми глазами. Мы обещали друг другу, что бы ни случилось, встретиться в будущем, обещали переписываться, хотя знали, что это неправда и что, скорее всего, мы больше никогда не увидимся.

Вдвоем с Биби мы пошли прогуляться в нижнюю часть города – посмотреть на деревья и висящих на них летучих мышей. Вода лагуны была мутной из-за дождя, дороги забиты машинами, грузовиками и тачками. Как будто все одновременно собрались переезжать, может быть, приближалась война и все иностранцы хотели уехать на другой конец света. Я увидела отца Жаки, ведущего большую мощную белую машину с символом ООН на дверце. Отец Жаки, крупный чиновник, скоро должен был направиться в Конго. Я относилась к Жаки с большой симпатией, незадолго до каникул он пригласил меня на день рождения, мы тайком курили травку на крыше его дома, а потом поцеловались, первый раз в жизни я почувствовала язык мальчика у себя во рту. Жаки был мне симпатичен, потому что тоже рос без матери, она ушла, когда ему было шесть лет, но о себе я ему ничего не говорила. Наверно, в то время мне ужасно хотелось уехать, покончить с Африкой и начать новую жизнь во Франции, Бельгии или все равно где.

Мы пересекли границу в октябре. Людской поток, очередь африканцев в шесть утра в аэропорту Шарль-де-Голль, ветер – уже холодный, облака, невидимая морось, женщина в униформе, зевая, проверяет наши бумаги. Почему у меня нет паспорта, а только свидетельство о рождении на английском, справки о прививках и табеля религиозной школы и еще другие справки – об утере документа и подаче заявления на получение паспорта? Баду со своими новенькими французскими паспортами, напирающая со всех сторон толпа, длинный коридор, Биби и я, наши рюкзаки, набитые всякими памятными мелочами и фотографиями, чемоданы, которые мы тащим. Такси, выезжающие на шоссе, машины с еще зажженными фарами, включенные дворники. Биби, склонившись мне на плечо, заснула с открытым ртом, прядь ее светлых волос прилипла к щеке – как тогда, когда она была еще совсем маленькая.

Культурный центр Андре Мальро, Диснеевский сквер в Кремлен-Бисетр под Парижем стали нашим новым миром. Странное место, наполовину уместившееся на склоне холма, вокруг большие дома, улицы, которые словно никуда не ведут, настоящее движение только на шоссе, гремящем, как река во время паводка, а с другой стороны огромное кладбище. Сначала, проходя мимо, мы с Биби зажимали носы, как в Такоради, где в школу и из школы тоже приходилось идти мимо кладбища. И потом эта масса народа – в метро, в автобусах, на улицах, все эти люди, которые никогда не останавливаются. Очень скоро стало ясно, что о прошлом нужно забыть. Мне это ничего не стоило, я ведь уже давно по-настоящему не жила. Но для Абигайль (она больше не хотела, чтобы я называла ее Биби) это оказалось почти невозможным. Вернувшись из школы имени Четырнадцатого июля, она закрывалась у себя в комнате со своими куклами, фотографиями и модными журналами, которые Шеназ приносила с работы. Да, мадам Баду устроилась секретаршей к дантисту на улице Фриан в Париже, он же стал ее любовником. Для месье Баду у нас места не было. Очень недолго побыв здесь, он уехал жить в Бельгию, где стал управляющим популярным рестораном на берегу Северного моря. Он пытался забрать к себе Биби, но Шеназ воспротивилась, она окончательно поставила крест на их совместной жизни и даже потребовала развода. Все это меня не трогало – фокусы взрослых, которых ничто, кроме их самих, не интересует. Огорчала Биби, я же видела, что она никак не придет в себя. После школы я садилась рядом с ней и смотрела, как она листает журналы или заплетает косы куклам, как будто ей все еще десять лет. Мы изредка разговаривали, делая вид, что до сих пор находимся там, в белом доме с садом, где живут мартышка Шуши, собачка Заза, немецкая овчарка и разные птицы, и все это останется навсегда. Сейчас мы спим и видим плохой сон, но когда-нибудь проснемся, и все станет как прежде.

Биби засыпала у меня на руках, я гладила ее шелковистые волосы. Шепотом я рассказывала ей разные истории. Снаружи был город, которого мы не знали, люди, которых мы не знали. Мы жили в мечтах, а в мечтах все еще было возможно. Стоило только опустить шторы, включить телевизор и дать миру погаснуть.

Но иногда, понемногу, мир напоминал нам о себе. Телефонные звонки девочек, встречи с мальчиками в Диснеевском сквере или центре Мальро. Мы с Биби всегда были вместе. Биби росла быстрее меня, мы одевались одинаково – джинсы и черные толстовки с капюшоном, черные кроссовки. В холода мы носили теплые накидки без рукавов с воротниками из искусственного меха. Наверно, у нас был вид то ли отпетых девок, то ли огородных пугал. Я подводила Биби глаза черным, а на веки клала голубые тени, это напоминало сову, но из-за кругов под глазами Биби говорила: нет, не сова, а енот-полоскун. Когда мальчишки уводили нас в Диснеевский сквер или в центр Мальро, мы никогда не расставались. Я хотела, чтобы Биби была самой хорошенькой, чтобы смотрели только на нее. С возрастом я похудела и потемнела лицом, красивыми у меня оставались только волосы. Чтобы спрятаться от посторонних взглядов, я с одного бока опускала их как можно ниже, так что получалось вроде большой черной запятой, закрывавшей пол-лица. У Биби уже оформились грудь и фигурка, она старалась их спрятать, но мальчишкам они как раз нравились; когда мальчишки смотрели на Биби, я сама себе казалась прозрачной. И я издевалась над ними: «Ты себя считаешь ужасно умным, да?» Парень смущался и становился агрессивным. «Ты моей сестре в подметки не годишься, понял?» Он пожимал плечами, Биби смеялась и целовала меня, чтобы показать, что мы неразлучны.