конечно, отнесла эти слова на свой счет. Она еще и теперь продолжает утверждать это. Логика, с помощью которой она доказывает свою правоту, весьма характерна; несомненно, она была невежлива по отношению к матери; в доме все слышно, а этот сосед-пьяница всегда облекает свои мысли в грубую форму. Первым основанием является фактически возможность того, что речь шла о пациентке; остальные же доводы являются доказательствами возможности того, что сосед сказал что-то в этом роде и что она могла это услышать. Для пациентки же это составляет безусловно верную цепь выводов в пользу того, что речь шла именно о ней.

Вообще она слыхала много разговоров о себе, а именно: говорили, что она будет вынуждена нищенствовать; затем опять критиковали ее поведение и делали замечания вроде следующего: теперь она опять занимается тем-то; однажды в то время, когда она шила, пришел врач, которого пригласили без ее ведома. Тогда она услыхала, как дворник сказал: «Да, теперь она шьет, а вообще она ничего не делает».

Самым важным событием того времени, по словам пациентки, было следующее: она услыхала однажды, как домовладелец сказал, что он уже думал о том, что настанет когда-нибудь время, когда можно будет ей отплатить. Она тотчас же подумала о дяде и о двоюродных братьях, которые должны ей за что-то мстить. До того она никогда не думала, что они могли иметь что-либо против нее (кроме неопределенного подозрения, что она – виновница домашнего раздора).

Она совершенно определенно утверждает, что у нее никогда не было галлюцинаций, о которых пациентка имеет точное преставление. Все говорилось при таких условиях, что говорящий мог быть услышан, и голоса получали естественную локализацию. Однако, рассказанные пациенткой события (одни только эти события) представляются подозрительными в смысле галлюцинаций или иллюзий. Позже и теперь здесь, где в течение многих лет анализируются субъективно и объективно все ее бредовые идеи, никогда не было обнаружено никаких обманов чувств. Правда, пациентка рассказывает очень часто нечто такое, что, по-видимому, может быть истолковано только как галлюцинация. Но если потребовать, чтобы она точно воспроизвела сказанное, чего при терпении можно добиться всякий раз, или же если можно объективно установить, что было сказано, то во всех без исключения случаях выясняется, что речь идет только о ложном истолковании сказанного применительно к ее личности. Однако, для пациентки представляет видимое затруднение передать ложно истолкованные ею слова, не относя их на свой счёт. Ей кажется, что она вполне точно воспроизводит слова пастора, когда она рассказывает, будто он говорил, что она впадет в нищету, в то время как он говорил о впадении в нищету вообще. Иногда нужны весьма энергичные и многократные требования для того, чтобы она точно передала сказанные кем-либо в действительности слова, и все-таки, несколько секунд спустя, она воспроизводит их в соответствующем ее бреду истолковании. Ввиду стоящей вне всякого сомнения полной правдивости больной и ее собственного интереса к психологическому анализу – исключается возможность намеренного извращения. Следует еще отметить, что, по крайней мере, во время нынешнего пребывания в Бургхольцли пациентка относит на свой счет определенное событие не непосредственно после совершения его, а лишь несколько часов спустя, часто даже на следующий день, а иногда и еще позже. Бред отношения требует для своего развития определенного инкубационного периода. Затем важно подчеркнуть, что еще ни разу не случилось, чтобы заслуженный упрек или замечание относительно работы больной получили с ее стороны бредовое истолкование. А между тем для этого было не мало поводов, так как, несмотря на хорошие способности и добросовестность пациентки, она неизбежно делала то или иное не так, как нужно было бы, вследствие сложности задававшейся ей работы и вследствие того, что бредовые идеи часто отвлекали ее от основной задачи. Она всегда скромно выслушивала замечания, быстро схватывая их сущность. Она всегда связывала свои бредовые идеи с нормальными, безразличными событиями. При заслуженном упреке направление мыслей и эмоций определяется данными обстоятельствами, в то время как при безразличном высказывании говорящее лицо более свободно в выборе темы. Не кроется ли в этом различии объяснение этого поразительного факта?

В конце 1890 года пастор произнес проповедь на тему «Бог помогал до сих пор, будет помогать и впредь». В этой проповеди, произнесенной в канун Нового года, пациентка услыхала только первую часть: «Бог помогал до сих пор». Она отнесла эти слова на свой счет: бог не будет помогать ей в будущем. И с этих пор ей постоянно слышались намеки на ее будущую нищету в проповедях различных пасторов.

Желая покинуть свой дом, она отправилась однажды к подруге, которой она стала помогать в работе по хозяйству. Когда она работала на кухне, ей показалось, что за ней наблюдают из соседней комнаты через отверстие, находившееся якобы за книжной полкой. После того, как ей доказали, что там нет никакого отверстия, она стала подозревать, что в доме есть какое-то другое приспособление – например, зеркало, при помощи которого можно было наблюдать за ней. Один пекарь сжег пирожное, которое ему дали испечь, и она подумала, что тот сделал это нарочно, чтобы дать ей этим понять, что она плохо работает. (Теперь она понимает ошибочность всех этих идей).

Летом 1891 года она отправилась в Дармштадт с одной своей знакомой, которая собиралась заняться там изготовлением цюрихских печений. Однако, несколько недель спустя она была вынуждена вернуться. Она не могла больше работать как следует, причем люди преследовали ее еще больше, чем прежде, своим злословием, сводившимся к тому, что она теперь разорена и что никто не окажет ей никакой помощи. Она полагала, что дома она сможет лучше работать в привычной для нее обстановке, но она ошибалась: работа почти совсем не клеилась. Она сама говорила, что она едва была в состоянии вязать. Она стала уже тогда высказывать мысли о самоубийстве.

18 августа 1891 года пациентка была доставлена в Бургхольцли с диагнозом: меланхолия. Она стала высказывать здесь те же самые жалобы и требовала выписки. Здесь ей нечего делать. Ей говорили, что она сможет здесь работать, и поэтому она привезла с собой большое количество старых платьев для починки. Ее задерживают только потому, что она привезла с собой платья, причем и здесь за ней ведется тайное наблюдение. Нет никакого смысла задерживать ее здесь, где на нее расходуют деньги, в то время как она могла бы зарабатывать. Это удручает ее вдвойне, потому что она видит, что за ней наблюдают, все знают ее положение и говорят о том, что она бьет баклуши, ничего не зарабатывая.

В конце 1891 и в начале 1892 года ее двоюродный брат