Люси показала на него пальцем.

У Тома вырвался короткий смешок.

– Ты хорошенько посмотри вокруг. Здесь одному-то тесно. Где ты будешь спать, а?

В ответ Люси пожала плечами и одарила его шикарной улыбкой, по-видимому, означавшей: «Не волнуйся, что-нибудь придумаем».

Но Том не собирался ничего придумывать. Он не знал, как обращаться с детьми, и, даже будь у него особняк о двенадцати комнатах и полный штат прислуги, сделаться приемным родителем девятилетней девочки совершенно не входило в его планы. С нормальным-то ребенком хлопот не оберешься, а эта еще молчит, как партизанка, и ничего про себя не сообщает. Но какой же выход? Пока он из нее не вытянет, где находится ее мамаша, они повязаны. Не то чтобы он не любил свою племянницу или ему было наплевать на ее благополучие, просто она ошиблась адресом. Из всей ее родни он был самой неподходящей кандидатурой на роль воспитателя.

Не могу сказать, что я горел желанием взять ее под свое крыло, но в моей квартире, по крайней мере, была лишняя комната, и поэтому, когда мне позвонил Том и в панике начал кричать в трубку, я сказал, что готов на время забрать девочку к себе, пока ситуация не прояснится. Они приехали ко мне в начале двенадцатого. Том представил Люси ее «двоюродного дедушку», и она вполне благосклонно отнеслась к моему поцелую в макушку, но очень скоро выяснилось, что желания говорить со мной у нее было не больше, чем с Томом. Я рассчитывал вытянуть из нее хоть несколько слов, однако на все мои вопросы она лишь кивала или мотала головой. Странно и даже немного не по себе. Не надо быть специалистом по детской психологии, чтобы сделать вывод: никаких физических или иных отклонений у девочки не наблюдалось. Ни умственной отсталости, ни признаков аутизма, ни каких-либо органических нарушений, которые могли бы препятствовать нормальному общению. Она глядела собеседнику в глаза, понимала каждое слово и радостно улыбалась, как любой ее сверстник. Так в чем же дело? Какая душевная травма могла расстроить ее речь? А может, по каким-то причинам она дала обет молчания, добровольно обрекла себя на немоту, чтобы испытать свою волю? Вдруг это такая детская игра, которая рано или поздно должна ей наскучить? Лицо и руки у нее были чистые, никаких синяков, не мешало бы уговорить ее принять ванну, чтобы воочию убедиться, что и на теле отсутствуют признаки насилия.

Я усадил ее перед телевизором в гостиной и включил мультипликационный канал, работающий круглосуточно. При виде мельтешащих на экране рисованных персонажей глаза у нее загорелись так, будто «ящик» был для нее целым событием, а это навело меня на размышления о Дэвиде Майноре и его религиозных убеждениях. Уж не запретил ли муж Авроры телевизор в доме? Кто знает, может, он решил оградить свою приемную дочь от сумасшедшего карнавала американской поп-культуры, этой роскошной помойки, вываливающей на зрителя свое добро из миллионов катодных трубок двадцать четыре часа в сутки. Очень может быть. Про Майнора мы ничего не узнаем, пока Люси не заговорит. По надписи на ее футболке Том заключил, что она приехала из Канзас-Сити, но девочка это так и не подтвердила – видимо, не хотела, чтобы мы знали правду. Самое простое объяснение: боялась, что мы отошлем ее назад. Счастливые дети не убегают из дому. Такой вывод сам собой напрашивался – вне зависимости от того, был ли у нее дома телевизор.

Пока Люси, сидя на полу, смотрела эпизод «Инспектора Гаджета» и щелкала фисташки, мы с Томом уединились на кухне. Мы проговорили минут сорок, но так ни до чего и не додумались, только окончательно все запуталось. Сплошные загадки и вопросы, никаких фактов, на которых можно было бы построить убедительную версию. Где она взяла деньги на дорогу? Откуда узнала адрес Тома? Помогла ли ей мать уехать или она сама сбежала? Если первое, то почему Аврора не связалась с Томом заранее или хотя бы не прислала с дочерью записку? А может, записка была, и Люси ее потеряла. В любом случае, исходя из ее бегства, что́ можно было заключить о нынешнем положении Авроры? Следовало ли предположить худший сценарий, а именно этого они оба и опасались, или сестра Тома «узрела свет» и отныне видит мир глазами своего мужа-мракобеса? А если второе, и в семье царит гармония, то что Люси делает в Бруклине? Мы ходили по кругу, задавали себе одни и те же вопросы, но так ни к чему и не пришли.

– Время все расставит по местам, – сказал я, чтобы положить конец этим терзаниям. – Но прежде мы должны подыскать ей какое-то жилье. Ты не можешь оставить ее у себя, я тоже. Что будем делать?

– В приют я ее не отдам, если ты об этом.

– Нет, конечно. Но, может быть, кто-то из наших близких согласится взять ее. На какое-то время. Пока мы не отыщем Аврору.

– Слишком большая услуга, ты не находишь? Это может затянуться на месяцы, если не на годы.

– Как насчет твоей сводной сестры?

– Памелы?

– Я так понял с твоих слов, что она живет не бедно. Большой дом в Вермонте, двое детей, муж-адвокат. Скажи ей, что речь идет только о лете, а вдруг она согласится?

– Она Рори терпеть не может. Как все Зорны. С какой стати она будет расшибаться в лепешку ради ее дочери?

– Сострадание. Великодушие. Сам говорил, с годами она поумнела. Если я покрою все расходы, может, она отнесется к этому как к такой совместной акции спасения. Каждый вносит свою лепту в благое дело.

– Да, Натан, уламывать ты мастер.

– Я пытаюсь найти выход из безвыходного положения, только и всего.

– Ну хорошо, я поговорю с Памелой. Она, конечно, мне откажет, но, по крайней мере, моя совесть будет чиста.

– Вот это правильный подход, сынок. Намазывай бутерброд как следует. Не жалей патоки и меда.

Звонить от меня он не захотел, не только из-за Люси, но и из-за меня, предпочитая сделать это дома. Щепетильный Том, тонкая душа. Я сказал, что мы с девочкой прогуляемся и дадим ему возможность без помех пообщаться с Памелой, притом за мой счет.

– Ты видел, во что она одета? – сказал я. – Стыд и срам. Ты звони в Вермонт, а мы пойдем покупать новую одежку.

На том и порешили. После наспех приготовленного и еще быстрее съеденного ланча – томатный суп, яичница и бутерброды с салями – мы с Люси отправились по магазинам. При том что девочка все время держала рот на замке, радовалась она не меньше, чем любая другая на ее месте. Еще бы, ей была предоставлена полная свобода: выбирай что хочешь. Начали мы с самого необходимого (носки, нижнее белье, брючки, шорты, пижама, свитер с капюшоном, нейлоновая ветровка, щипчики для ногтей, зубная щетка, щетка для волос и т. п.), а затем прикупили модные светящиеся кроссовки за сто пятьдесят долларов, бейсболку «Brooklyn Dodgers» и – удививший меня выбор – туфельки из настоящей кожи к красно-белому хлопчатобумажному платьицу, классический вариант: круглый воротничок и завязывавшийся сзади широкий пояс. Домой мы вернулись в начале четвертого и Тома уже не застали. На кухонном столе лежала записка.