Сношения Австрии с Россией велись через германского посла Николая Воркочу, бывшего при дворе царя Федора Ивановича и регента Бориса Федоровича Годунова. Прослышав о военных доблестях низовых казаков, германский император Рудольф II обратился с просьбой к московскому царю дать ему в распоряжение казаков для вспомоществования в предположенной войне против турок. Московское правительство, не владея запорожскими казаками, не могло исполнить просьбы императора, но тем не менее вполне сочувственно отнеслось к просьбе его. Воркоче передано было, как пишет Соловьев в своей «Истории России», что запорожские казаки очень выносливы в голоде, очень полезны для захватывания добычи, для опустошения неприятельской земли и для внезапных набегов на врагов; но с другой стороны было сказано, что казаки – народ неукротимый, жестокий, не имеющий страха Божия и ненадежный; что им не следует вверять крепости, зато можно поручать дальние экспедиции в земле неприятельской[162].

Но германскому императору такой народ был как нельзя кстати, и он решил во что бы то ни стало привлечь запорожцев к задуманному им делу.

Император отправил в Москву (в 1694 году) грамоту на имя царя Федора Ивановича и вместе волошского воеводы Аарона, брацлавского воеводы князя Збаражского и всех доблестных рыцарей, живших в запорожском войске. Грамоту эту привез в Москву шляхтич Станислав Хлопицкий, предложивший свои услуги Рудольфу II набрать восемь или девять тысяч казаков на службу Австрии. В грамоте прописана была просьба пропускать Хлопицкого везде беспрепятственно, а также изложена была и самая программа действий казаков: одна часть их должна была закрыть все дороги крымским людям и не пустить их для помощи туркам, другая должна внести войну в турецкую землю и опустошать ее. Хлопицкий, прибыв в Москву, объяснил там, что император обращается с просьбой о запорожских казаках к московскому царю именно потому, что считает запорожцев царскими слугами, да и сами запорожцы указывают на то и без воли царской не хотят служить императору. Но кроме этого тут же Хлопицкий стал просить и о том, чтобы московский царь к войску запорожскому прибавил и своих людей, а также дал бы казакам знамя и помог бы им казной: «тогда у неприятеля креста святого упадет сердце, как услышит такую силу царского величества». В Москве к просьбе германского императора отнеслись с подобающим вниманием, но самый прием просьбы нашли обидным для царского величества: Хлопицкому быть у государя непригоже, потому что в императорской грамоте, писанной к царю, рядом с царем поставлен князь Збаражский, холоп литовского короля. Но царь, не полагая опалы на Хлопицкого из желания добра цесарскому величеству, отпускает Хлопицкого назад, а вместе с тем приказывает отписать начальнику запорожских казаков, Богдану Микошинскому, о том, чтобы он шел на помощь цесарю[163].

С такою же настойчивостью добивался союза с запорожскими казаками и римский папа. С той и с другой стороны отправлены были к запорожцам послы: от императора – Эрих Ласота[164], вместе со Станиславом Хлопицким и неким Яковом Генкелем, пользовавшимся репутацией знатока польско-украинских отношений; от папы – патер дон Александро Комулео. «Донесения патера дона А. Комулео, благочинного святого Иеронима Римского, о турецких делах», писанные на итальянском языке, были доставлены автору профессором Харьковского университета М.С. Дриновым. Как говорится в этих донесениях, «Александро Комулео был послан папою Григорием XIII к христианским народам Турции с апостольскими целями, и при этом посещении, длившемся три года, близко узнал число христиан, как латинских, так и греческих, находящихся в некоторых областях и царствах турецкой земли, узнал дух этих народов, видел те страны и военные проходы для войск и усмотрел, насколько легко и каким способом можно выгнать турок из Европы, о чем со всею откровенностью и доносил кардиналу Джиорджию Романо»[165].

Побывав в Трансильвании, Галиции, Молдавии и Польше и везде заручившись согласием со стороны правительств идти против турок, патер Комулео решил, наконец, отправиться к запорожским казакам. «Казаки находятся у Большого моря (Черного), – говорит он, – ожидая случая выйти в устье Дуная. Число этих казаков не доходит и до 2000 человек. Думают, что они отправились туда по просьбе его цесарского величества, другие казаки находятся на татарской границе. Для личных переговоров с последними я поеду в Каменицу и куда понадобится, 27 апреля 1594 года».

Переговоры Комулео с казаками продолжались около полутора месяцев, с самого конца апреля до половины июня. В то время казаки стояли в пяти днях пути от Каменицы, в числе 2500 человек, вместе с начальником Богданом Микошинским. Последний письмом уверял папского посла, что готов со своими казаками послужить папе против турок. Заручившись этим письмом, Комулео стал настаивать, чтобы молдавский господарь соединился с казаками против общего врага. Но молдавский господарь, давший раньше полное согласие во всем следовать папскому нунцию, теперь отвечал уклончиво: частью из боязни турок, с которыми ему нужно было ладить, чтобы остаться молдавским господарем, частью же из боязни самих казаков, которые могли обратить оружие против него же самого.

Между тем, пока происходили эти совещания дона Александро Комулео с молдавским князем и с запорожскими казаками, в самой Сечи на острове Базавлуке находился тогда германский посол Эрих Ласота. Как добрался в Сечь Ласота, что он там видел и к чему пришел в своих переговорах – об этом он рассказывает в своем дневнике. Дневник этот любопытен во всех отношениях и дает точные сведения для топографии края и внутреннего строя низовых казаков.

Спустившись ниже Киева к устью реки Псела, Ласота встретил здесь московского посла Василия Никифоровича, ехавшего также к запорожцам «от великого московского князя» с подарками. Московский посол, свидевшись с Ласотой, объявил, что его повелитель склонен оказать помощь императорскому величеству и разрешает запорожским казакам поступить в распоряжение императора. После этих переговоров оба посла сели в лодки и пустились вместе до самого лагеря запорожцев вниз по Днепру. Они минули устья речек Ворсклы, Орели, Самары и дошли до знаменитых днепровских порогов.

«Плавание через пороги чрезвычайно опасно, особенно во время низкой воды; люди должны в опасных местах выходить, и одни удерживают судно длинными канатами, другие опускаются в воду, подымают судно над острыми камнями и осторожно спускают его в воду. При этом те, которые удерживают барку канатами, должны все внимание обращать на стоящих в воде и только по их команде натягивать и отпускать вершку, чтобы судно не натолкнуть на камень, ибо в таком случае оно немедленно гибнет. Таких мест двенадцать; если же причислить к ним еще одно, Воронову забору, то будет тринадцать, на протяжении семи миль… [В настоящее время всех порогов насчитывается девять и несколько забор.] Июня 6-го дня мы пустились через пороги и до обеда миновали первые шесть порогов; близ первого, называемого Кодак, мы вышли на правый берег, у второго, Сурского, высадились на остров, лежащий у правого берега, при впадении в Днепр речки Суры; у третьего, Лоханского, также сходили на правый берег, и четвертый, называемый Стрельчим [теперь забора Стрельчатая, или Стрежичья], проехали; у пятого, называемого Звонец, мы высадились на правый берег у подножия высокой скалы. Шестой порог, Княгинин [теперь забора Княгинина, или Тягинская], мы оставили вправо, объехавши его с левой стороны, и затем обедали ниже на Княгинином острове. После обеда прошли через седьмой порог, Ненасытец, близ которого должны были сойти на левый татарский берег, и долго замедлили, так как это самый большой и опасный из порогов. Место это опасно по причине татар, которые чаще всего производят здесь нападения; еще около трех недель перед тем татары напали на двенадцать городовых казаков, которые хотели спуститься вниз, и перебили их. Поэтому мы поставили на горе стражу, для наблюдения, которая приметила вдали четырех татар и дала нам знать; мы тотчас отрядили до двадцати человек из своей свиты в погоню за ними, сами же со всеми остальными держались наготове и следили, не понадобится ли им подкрепление. Но татары, заметив, что мы сильны и держимся настороже, не стали ожидать нас, а скрылись и исчезли. Пройдя этот порог, мы провели ночь на близлежащем островке [надо думать, на так называемом Песчаном острове, у левого берега Днепра]. 7 июня мы прошли восьмой порог, Воронову забору; здесь один из наших байдаков, на котором находились Андрей Затурский, Ян Ганнибал и некто Осцик, наткнулся на камень и потонул; сами они были спасены маленькими лодочками, называемыми здесь подъиздками, но все их вещи погибли. [Если считать только двенадцать порогов, Воронова забора не считается в их числе, а почитается только опасным местом.] У девятого порога, Вовнига, мы сами сошли на берег и снесли свои вещи. Потом мы прошли десятый порог, Будило, а за ним пристали к левому татарскому берегу; там обедали. Здесь в настоящее время находится самая обычная и известная из татарских переправ, простирающаяся за остров Таволжанский, так как Днепр течет здесь одним только руслом и не слишком широк. Мы нашли здесь много маленьких татарских лодочек, связанных из хвороста и кругом обтянутых свежею кожею. Близ этого порога, на правом берегу, скрывались в засаде до четырехсот казаков, которые вытащили свои лодки или челны на землю, а сами лежали в кустах и зарослях; они были высланы сюда из Сечи, чтобы преградить путь татарам, на случай, если бы часть их задумала переправиться сюда, как того опасались. Одиннадцатый порог, Таволжанский [теперь забора Таволжанская], мы оставили вправо, обойдя его с левой стороны, а двенадцатый, Липший, – прошли. У тринадцатого, именно Вольного, мы вышли на татарский левый берег и, причаливая к земле, наткнулись на камень, но, к счастью нашему, судно ударилось своим хорошо укрепленным носом. Близ этого порога впадает в Днепр речка Вольна; здесь оканчиваются пороги в расстоянии семи миль от первого; отсюда до Кичкаса 11/2 мили. Здесь также существует татарская переправа; Днепр в этом месте очень узок и берега его, особенно левый, весьма возвышенны и скалисты. Отсюда до Хортицы – прекрасного, гористого, обширного и веселого острова, имеющего около двух миль в длину и делящего русло Днепра на две ровные части, – 1/2 мили. Здесь мы провели ночь. На этом острове казаки держат зимою своих лошадей. К вечеру упомянутые выше 400 казаков, которые составляли стражу против татар у Будиловского порога, присоединились к нам и отсюда уже вместе со мною отправились в Сечь. Июня 8-го дня дошли до острова возле Белогорья 31/2 мили [против села Беленького, Екатеринославской губернии и уезда]; там обедали. Отсюда до другого острова 51/2 мили. Июня 8-го дня прибыли на остров, называемый Базавлук, лежащий при одном из днепровских рукавов – Чертомлыке, или, как они называют, при Чертомлыцком Днеприще, 2 мили. Здесь находилась в то время казацкая Сечь; они выслали навстречу нам несколько более знатных лиц, чтобы приветствовать нас от имени всего их товарищества, и при нашем приближении салютовали множеством пушечных выстрелов. Едва мы вышли на берег, как они тотчас же проводили нас в коло. Всего за несколько дней перед тем, именно 31 мая, их вождь Богдан Микошинский отправился в море на 50 судах с 1300 человек. [Микошинский предпринял поход на турецкие владения по внушению императора Рудольфа II, который завел сношения с запорожцами через Станислава Хлопицкого еще в начале 1594 года.] Мы просили доложить колу, что мы чрезвычайно обрадованы, найдя все рыцарское товарищество в добром здоровье. Затем, так как вождь был в отсутствии и не все войско находилось в сборе, мы не пожелали на этот раз изложить свое поручение, оставляя это до благополучного возвращения гетмана и всех остальных. Они охотно согласились на это; затем мы отправились в свои шалаши (которые они называют кошами), плетенные из хворосту и покрытые сверху лошадиными кожами для защиты от дождя.