— Мама! — пищала тогда малышка. — Не надо! — Но отец молотил без разбора обмякшее тело женщины.

— Мама… — произнесла Наташа полушепотом.

— Доченька! — бросилась к ней Тамара Васильевна. — Что они с тобой сделали?!

Замерзший Тихвин отогрела ранняя весна. Улицы оживали, наполненные детворой и гуляющими парочками. Городок встречал праздник Восьмое марта. Околдованный ожиданием, он расцветал букетами тюльпанов, яркими плакатами и короткими юбками знойных горожанок. В воздухе витал волнующий аромат влюбленности. Наташины одноклассницы украдкой кидали взгляды на мальчишек, предвкушая традиционное поздравление. Цветок и блокнотик или шоколадка были не просто подарками, эти мелочи имели особое значение. У мальчишек разгорались жаркие споры: кто кого будет поздравлять. Всем давно было известно о симпатиях внутри класса, а праздник — единственный повод намекнуть о своих чувствах. Каждая девочка до дрожи в коленках хотела получить подарок от своей тайной зазнобы (если таковая имелась) или хотя бы от мальчика, который нравился всем. Особым унижением считалось поздравление от общепризнанного изгоя — ничем не выделяющегося слабого, бесхарактерного, никому не интересного одноклассника. Был в Наташином классе такой ученик по прозвищу Зяба. Двоечник, одет всегда неопрятно, он даже похулиганить как следует не мог и абсолютно не пользовался уважением. Мальчишки в компанию его не брали, девчонки смотрели свысока, брезгуя даже дразнить.

В классе шестнадцать девочек и шестнадцать мальчиков. Было бы удивительно, если бы Наташу досталось поздравлять кому-нибудь другому, нежели Зябе. Надломанная гвоздика и Барби без туфли, под общий хохот сунутые ей, были брошены на парту. (Гвоздику Зябе подменили ребята, а кукла пострадала в бурных обсуждениях перед вручением.)

Пылая алой краской от стыда и обиды, девушка бежала по школьному коридору. Она пролетела мимо пожилой гардеробщицы, на вечно хмуром лице которой сегодня играла приветливая улыбка — ее тоже не забыли и преподнесли букетик гиацинтов.

Наташино пальто так и осталось одиноко висеть на вешалке, когда довольные одноклассники покидали школу после праздничного концерта. Некоторые отделились от товарищей и шли парами, кто-то услышал долгожданное признание и сиял от счастья, кому-то было просто хорошо в окружении друзей — в этот вечер каждый получил немного радости. Только Наташе пришлось глотать горькие слезы в пустой квартире. Сколько раз они текли по ее щекам, но ей казалось, что тяжелее, чем сейчас, никогда еще не было.

В душе темнота, не хотелось никого видеть, но и при желании не нашелся бы человек, который смог быть рядом. Ни друзей, ни родственников — никого. Мама, и та почему-то долго не возвращалась с работы. «Наверное, отмечает», — подумала Наташа и заплакала еще отчаянней.

После того вечера Тамара Васильевна часто стала задерживаться на работе. Наташе, в общем, было все равно — дома мать или нет, но глодало любопытство: отчего она, отродясь не красившаяся и всю жизнь проходившая в невзрачной бежевой кофте, стала вдруг принаряжаться.

Ответом на вопрос стал воскресный гость, появившийся однажды на их ободранной кухне. Гость сидел за столом, накрытым новой клеенкой, и пил чай с сушками. Он очень смущался, несмотря на солидный возраст, робел, словно школьник. Тамара Васильевна смущалась еще больше: она то пододвигала гостю тарелку с сушками, то спохватывалась, что в сахарнице недостаточно песка, и тут же бросалась ее наполнить до краев, теребила бумажную салфетку и ни на миг не прекращала суетиться.

— Вот, Наташенька, познакомься, это Вячеслав Игнатьевич, — представила она визитера вошедшей Наташе.

— Очень приятно, — торопливо произнес мужчина, — весьма рад видеть.

Девушка молча скользнула взглядом по плотной фигуре гостя, затем перевела взгляд на выходную шаль на плечах матери, оценила до блеска вычищенную кухню и, не сказав ни слова, удалилась. Наташа сделала правильные выводы: вскоре у них с мамой состоялся Разговор. Тамара Васильевна долго не решалась сказать о главном, то о погоде заговорит, то вспомнит, что нет туфель на лето. Наташа терпеливо ждала. Она уже знала: они переезжают к Вячеславу Игнатьевичу.

Вячеслав Игнатьевич Грибакин, в прошлом биолог, в мире науки имел немалый вес. Он давно находился на пенсии, но по-прежнему интересовался литературой, касающейся его профессии, как новыми изданиями, так и старыми. Вячеслав Игнатьевич дома собрал огромное количество книг, но тем не менее он часто посещал библиотеки. Его супруга умерла, когда он был еще во вполне активном возрасте. Хорошая зарплата ученого и кооперативная квартира привлекали к его персоне женские взгляды, но он предпочел более удобное для себя одиночество. И лишь недавно, когда годы стали отчетливо стучаться болью в печени, спине и в желудке, Грибакин всерьез задумался о сиделке. Она должна была быть внимательной, доброй, аккуратной и немногословной. Тамара Щербанова идеально подходила на эту роль, поэтому Вячеслав Игнатьевич, недолго раздумывая, предложил ей стать хозяйкой в своем доме. Свадьба прошла буднично и практично — без предварительных ухаживаний и ненужных признаний: георгины, белая сорочка, вечерний чай в кругу семьи: Грибакин, Тамара Васильевна и Наташа.

Наташа к новоиспеченному отчиму, который скорее годился ей в деды, чем в отцы, относилась безразлично: главным для нее было, что тот не пил. Со временем девушке выбор матери нравился все больше, она оценила уют новой квартиры, где в ее распоряжении оказалась со вкусом обставленная комната. Питались они теперь вкусно, одевались пристойно. Единственным недостатком новой жизни был Грибакин со своими привычками и распорядком. Впрочем, Наташе требования Вячеслава Инатьевича особо не досаждали, поскольку они касались в основном ее матери. Тамара Васильевна и не думала роптать — она заранее знала, на что шла, когда принимала предложение Грибакина. Все остались довольны: Вячеслав Игнатьевич получил заботу и уход, Тамара Васильевна содержание, Наташа то, чего ей всегда не хватало — нормальную домашнюю обстановку. Пусть семья без взаимной любви, но зато с достатком, и в ней царил мир.

Теперь Наташа училась в другой школе и внешне ничем не отличалась от сверстников. Только нарядов у нее было больше, чем у других. Это Тамара Васильевна пыталась наверстать упущенное, баловала дочь, заваливая разными одежками. Она щедро тратила на Наташу все, что выдавал Грибакин. Надо отдать должное Вячеславу Игнатьевичу, на падчерицу он не скупился, но Тамара Васильевна все равно выкраивала из хозяйственных денег сумму, чтобы купить Наташе лишнюю тряпочку. Сама старое донашивала, а дочери подарки покупала. Поскольку привычка экономить у женщины засела накрепко, то и приобретала она вещи подешевле, но в большом количестве. Наташа купалась в ярких китайских кофточках, бусах, заколках, ежедневно меняла наряды, форся перед одноклассницами. Она сама обожала ходить по вещевым рынкам просто так, без всякой цели. Могла купить десятую пару совершенно ненужных туфель только потому, что ей хотелось что-нибудь купить.

Наташа ненавидела бедность. В основе этой ненависти лежал панический страх вернуться к прежнему уровню жизни. Поэтому и приобретала вещи ворохом: нужно, не нужно — главное, набрать всего побольше, чтобы были про запас. Она боялась дружить с малообеспеченными, ей казалось, что даже общение с ними приведет к нищете. Часто ей снился один и тот же сон: к ней подходит бродяга и протягивает руку за милостыней. Рука, большая и грязная, вцепляется в нее и крепко тянет. Наташа пытается вырваться, но не хватает сил. Потом земля под ее ногами расступается, и образуется пропасть, на дне которой не чернота, как обычно бывает, а свалка мусора. Бродяга разжимает руку, и Наташа летит вниз, на помойку.