те части моего лица и тела, которые не успел раскурочить во время нашего утреннего мордобоя. В его глазах столько неприкрытой ненависти, столько бушующей ярости, что на миг у меня даже возникает глупое желание принять оборонительную стойку.

Однако Глеб, не шевелясь, продолжает стоять на месте. Его пристальный взор соскальзывает с моего лица и с мучительным вниманием проходится по ладоням, расположенным на талии Стеллы. Он выглядит так, словно ему физически больно на нас смотреть. Интересно, это я его так бешу? Или дело все же в Стелле?

Очевидно, почувствовав мое замешательство, девушка оборачивается, и взгляд Бестужева мгновенно дергается к ней. Я не вижу ее лица, но вижу его – мрачное, угрюмое, перекошенное не то от злобы, не то от ревности…

Ревности? Вот черт… Глебу что, нравится Стелла?

* * *

Попрощавшись с Кац, захожу обратно в аудиторию и удовлетворенно подмечаю, что почти все мои одногруппники ушли. Только единицы копошатся на своих местах, собирая вещи.

Приближаюсь к преподавательскому столу и, прокашлявшись, говорю:

– Елена… Алексеевна, я бы хотел узнать у вас по поводу репетиторства. Дело в том, что я планирую принять участие во всероссийской олимпиаде по русскому, и помощь в подготовке мне бы не помешала.

Оторвавшись от телефона, девушка вскидывает на меня серо-голубые глаза, и ее точеное лицо удивленно вытягивается:

– Не знала, что вы так увлечены предметом, Янковский.

– В прошлом году мне удалось занять четвертое место в областном туре, – негромко отзываюсь я.

Не хочу, чтобы мои слова звучали как бравада.

– Да вы что? – Елена аж разворачивается ко мне всем корпусом. – У нас в области?

– Нет, в Московской. Я в Москве до недавних пор жил.

– Впечатляет. Но у нас репетиторство в колледже разрешено только с письменного согласия директора. Вы с ним не обсуждали этот момент?

– Еще нет. Решил сначала уточнить у вас.

Глядя на Елену, я испытываю жгучую смесь смущения и эстетического наслаждения. С одной стороны, дико хочется отвернуться, чтобы наконец выдохнуть и восстановить пошатнувшееся внутреннее равновесие. А с другой – есть желание смотреть на нее вечно. Неспешно разглядывать тонкие черты ее лица, шелковистые волосы и почти прозрачную мраморную кожу. Она словно женщина с картин Рафаэля – вызывает поистине художественный трепет.

– Я не против. Если Роберт Александрович даст добро, можем приступить к занятиям со следующей недели.

Сердце счастливо подпрыгивает и пускается в резвый галоп. Поверить не могу своей удаче!

– Здорово! – на радостях чересчур громко выпаливаю я. – А у вас… У вас сейчас еще есть занятия?

– Да, две пары. А что?

Что-что… Сам не знаю, что! И зачем я только это спросил? Если бы она сказала «на сегодня я свободна», я бы ее до дома проводить вызвался? Чушь какая-то… Она преподавательница, а я студент. Совсем мысли не в ту сторону!

– Да так, просто, – злясь на себя за импульсивность, бормочу я. – Я к Роберту Александровичу сегодня же подойду за разрешением.

– Как вам удобно, – безмятежно отзывается она, вновь устремляя взгляд на экран мобильника.

Интересно, кто ей там пишет? Парень? Или, может быть, муж? Хотя кольца на безымянном пальце вроде не видно…

Твою ж мать, Егор! Давай-ка ты завязывай! Какое тебе дело до того, замужем Елена или нет?! Ты вообще-то со Стеллой встречаешься, и она тебе сюрприз готовит! Не будь козлом!

Да уж, внутренний голос прав. Фантазировать о Елене в романтическом ключе – совершенно бесперспективное занятие. Может, это у меня из-за потасовки с Бестужевым мозги наперекосяк, вот и мерещится всякое? Буду думать, что так.

Елена – просто педагог. Нечего сочинять то, чего нет. Лучше сосредоточусь на учебе и на подготовке к олимпиаде. В конце концов, от ее результатов косвенно зависит мое будущее.

Глава 26

Стелла

Выхожу из колледжа и, щурясь на долгожданном солнце, двигаюсь в сторону дома. Под ногами текут ручьи из стремительно тающего снега, а воздух наконец-то пропитался весной: повсюду пахнет сырой землей, прошлогодними листьями, травой и немного хвоей.

Заворачиваю за угол и тут же замечаю Бестужева, который сидит на облезлых ступеньках с торца здания и расслабленно курит. Выпустив дым вверх через сжатые губы, он медленно их облизывает, а затем оценивающе и даже как-то откровенно окидывает меня прохладным взглядом.

Первым заговаривать парень явно не собирается, и от этого желание вступить с ним диалог усиливается в стократ. Знаю, это нелогично, но ассиметричная логика – мое все.

Поколебавшись буквально секунду, меняю изначально выбранную траекторию и устремляюсь к Глебу. Без понятия, чем это кончится. Может, просто перекинемся парой-тройкой ничего не значащих фраз, а может, он опять втянет меня в разговор, который я невольно буду прокручивать, лежа в постели перед сном. В прошлый раз засранцу удалось ненадолго застрять в моих мыслях.

Миную несколько ступенек и, остановившись в полуметре от него, иронично выдаю:

– Классно тебя Янковский разукрасил. Синяки и ссадины тебе к лицу.

Я не лгу. Бестужеву правда идет. С разбитыми губами он выглядит еще более дерзко.

– Твоему Янковскому тоже нехило досталось, – усмехается он.

– Почему моему? – изгибаю бровь, делая вид, что не догоняю.

На самом деле, конечно, догоняю. Просто почему-то хочется услышать его ответ.

– Ну так это же ты с ним на переменах сосешься, – отзывается Глеб, убийственно пристально глядя мне в глаза.

Но на этот раз, в отличие от предыдущего, в его взоре нет ни вызова, ни ярости. Он смотрит изучающе и пытливо, будто ему просто интересно понаблюдать за моей реакцией.

– Ревнуешь, что ли? – вопрос какого-то рожна звучит как флирт.

Неожиданно Глеб вытягивает руку и, сжав в кулаке ткань моей юбки, дергает ее на себя. Потеряв равновесие, я чудом избегаю приземления на его колени и плюхаюсь на ступеньки рядом с ним.

– Эй! – выдаю возмущенно.

– Да просто задолбался на тебя снизу вверх смотреть, – невозмутимо поясняет он, делая очередную затяжку.

Надо признать, сигарета ему тоже к лицу. Глеб так жадно вдыхает дым, что она истлевает почти наполовину. Обаятелен поганец, ничего не скажешь… А еще неглуп, нетруслив и решителен. И это, черт подери, плохо! Очень плохо. Потому что он мне абсолютно не подходит.

Мы с ним как два дырявых сапога – вроде пара, а носить все равно нельзя.

– Стелл, а я вот давно хочу спросить, зачем ты Аську шпыняешь? – вновь подает голос Бестужев. – Нормальная же она девчонка, безобидная.

– Нажаловалась, да? – ерничаю.

Каждый раз, когда речь заходит о Романовой, я ощущаю на языке едкую горечь. Она мне так противна, что даже разговоры о ней раздражают.

– Не нажаловалась.