Не так уж много времени прошло после тех разговоров и тех войн. Новый век принес новую моду. Телевизионные технологии все больше совершенствуются, а сердца публики — все больше черствеют. Сегодня, чтобы кого-нибудь взволновать, нужны сцены посильнее — чтобы в прямом эфире кому-нибудь отрезали голову, расстреляли детей, чтобы самолеты врезались в небоскребы. То, что еще вчера казалось верхом жестокости, теперь никого не шокирует. Публике требуются все более мощные возбудители. Ничего удивительного, что в борьбе за зрителя телевизионщики посылают корреспондентов на место трагедии, чтобы, не считаясь с ее участниками, получить как можно более шокирующие новости и — тем самым — обогнать конкурентов. Понятно, что террористы пользуются этим пристрастием демократической публики к сценам, от которых кровь стынет в жилах… хотя, наверное, правильнее было бы сказать — сценам, разогревающим прохладную кровь в жилах тех, кто разжирел от благополучной жизни.

12 сентября

…И сохранить дистанцию, взирая на мир с той точки зрения, с какой смотрел на него Паскаль Киньяр[85], написавший: «Две башни, выше Вавилонской, рушились точно так же, как гигантские статуи Будды в Бамиане».

16 сентября

Почта принесла пачку газет — «Жепа» за последние две недели. В основном — комментарии к трагедии в Беслане. Истерические антироссийские голоса. Даже обычно сдержанный Славомир Поповский[86]на сей раз — с моей точки зрения — явно переборщил. Чем больше времени с момента отъезда Славы из России, тем более ожесточенным русофобом делается мой коллега. Быть может, это влияние варшавского окружения?

Но всех переплюнула своей антироссийской истерией пани Курчаб-Редлих[87]в статье «Долой террор! Да здравствует террор!» Для начала — чудовищные детали: потрошение детей и скармливание их внутренностей собакам, девочка, раненная в голову — пульсирующий мозг, прикрытый прозрачной пленкой, и так далее… Разумеется, это дело русских солдат в Чечне. И лишь потом пани Кристина пишет о Беслане — мол, дети в школе умирали парадно, на экране. А убивали их вовсе не чеченцы, а неизвестно кто — какой-то негр, арабы, русские. Ведь для чеченцев, утверждает Курчаб-Редлих, ребенок — это святое: даже отцы редко наказывают детей. Неужто пани Кристина позабыла про атамана Басаева, захватившего вместе с бандой «джигитов» роддом в Буденовске? Или еще не родившиеся дети не считаются? А будущие матери? Ай да «джигиты», заслоняющиеся беременными бабами!..

Пани Курчаб-Редлих полагает, что чеченский терроризм берет свое начало лишь в 1999 году, то есть после взрывов московских домов. Поэтому неудивительно, что она не помнит ни о Шамиле Басаеве с его «подвигами», ни о прочих полевых командирах — вот хоть о таком гротескном персонаже, как генерал своей собственной армии Салман Радуев. Не помнит, что первые отрезанные головы появились еще при Джохаре Дудаеве, причем это были головы своих — чеченцев.

Дело в том, что Чечню издавна раздирает борьба кланов — так называемых тейпов. Об этом писал еще Лев Толстой в «Хаджи-Мурате». Один из моих русских знакомых, Анатолий Доспехов, будучи в 1970-е годы диссидентом, скрывался на Кавказе от КГБ. Тогда он много помогал чеченцам и имел среди них множество друзей. Сегодня Толя с обидой говорит, что не может поехать на Кавказ, потому что никто ему там не гарантирует безопасность. Его могут убить враги его друзей. Анатолий превосходно разбирается в проблемах Кавказа и не подвергает сомнению негативной роли России в этом регионе, но прежде всего — не видит выхода из порочного круга родовой мести и неискоренимой вражды племен. Поэтому он и не берется комментировать публично то, чего не понимает.

29 сентября

Ночью луна заблудилась в ветвях тополя и выплеснулась серебряной полосой в беспокойное Онего.

Конда постепенно пустеет. Уехал сосед Распутин, пару дней назад отбыл Константин Федорович. На прощание принес банку соленых огурцов и гигантский кабачок. Его сестра, Клавдия Федоровна, оставила для нас в огороде несколько кочанов капусты.

— Чем дольше капуста просидит на грядке, — объяснила она, — тем для нее лучше.

30 сентября

Войцех Ягельский[88]написал о чеченской войне вполне добросовестную книгу — «Башни из камня». Это мрачное повествование о безжалостной игре, в которой человек (если его не выкупят) — не более чем пешка в жестоких руках. В руках того, что в древности называли Фатумом или Мойрой, а сегодня… А и правда — как мы называем его сегодня?

Ягельский не дает ответа ни на этот, ни на другие вопросы и этим отличается от «специалистов» по Кавказу всех видов и мастей, которых в Польше за последнее время развелось великое множество и которые на любой вопрос имеют один ответ-мантру: все очень просто, во всем виноваты русские!

А Ягельский ответа не дает, потому что ответа у него нет. Он лишь рассказывает о том, что видел в Ботлихе или в Чири-Юрте, стараясь не переступать тонкую черту, которая отделяла ужас зрителя от кошмара участника. И хотя он не раз приближался к этой незримой, но явственно ощущаемой границе, но все же ни разу ее не переступил и не узнал, как обстоит дело — по другую ее сторону. «Я не проверял, — признается он, — насколько услышанные рассказы и сделанные наброски отвечают правде. Более того, я не уверен, стоит ли это проверять».

Войцех Ягельский даже не ставит вопросительных знаков. Свои вопросы он заканчивает точкой.

Одна деталь напомнила мне мой собственный эпизод из кавказского путешествия. Речь о ботинках, которые Ягельскому чистила Лейла, жена чеченца Исы. Читая это, я вспомнил взгляд Юлии из Грозного — ледяное пламя из-под черного платка. Она чистила мне ботинки перед тем, как я уезжал в Абхазию в 1992 году, а когда я смутился, муж Юлии, Саид, хозяин дома, служивший в личной охране Джохара Дудаева, рассмеялся:

— Успокойся, брат. Она их тебе на счастье чистит.

4 октября

Трудно себя сдерживать, растекаясь во все стороны.

Витольд Гомбрович

Я вспоминаю эти слова из «Одержимых»[89]всякий раз, когда вижу на страницах «Жепы» раздавшиеся физиономии польских политиков, среди которых иногда (все с большим трудом) узнаю лица, знакомые по «Солидарности».