— Сразу не выйдет. Но если потратить десять — двадцать лет на разработку станков, к примеру? Ты же в производстве собаку съел.

— Это потянет за собой перестройку промышленности, причем начиная чуть ли не от разведки и добычи полезных ископаемых, обработки стали… Понадобятся новые виды пороха, массовый выпуск патронов.

— Но вообще это реально? — продолжил настаивать Шелепин.

— Почему бы и нет, — не стал спорить Устинов. — Мосинку на вооружение еще в тысяча восемьсот девяносто первом году приняли, технологии не сильно отличаются.

— А теперь прикинь, что произойдет, вздумай Николай Первый перевооружить армию к Крымской войне?[107]

— Это когда хоть было?

— Где-то в середине века, в пятидесятых годах. Да неважно. Всего ведь все равно за месяц не сделать! Ты хочешь сказать, что… — Сталинский нарком вооружений вздрогнул, примерив ситуацию на себя.

— Именно! — нетерпеливо перебил Шелепин. — В тайне такое сохранить невозможно. А промышленность Европы была развита куда лучше, чем в царской России!

— Значит, автоматы у англо-француской армии появятся раньше и будут лучше… — потухшим голосом закончил Устинов.

В повисшей тишине стали слышны негромкие шлепки. Огромные лягушки-голиафы, завезенные во Вьетнам с Кубы для разведения «на мясо», ловили комаров, прыгая на стену. Но Александр Николаевич уже давно продумал только что осмысленную Устиновым ситуацию и быстро продолжил:

— Представь себе искусственный интеллект в каждой ракете или бомбе? Или робота-солдата? Космический корабль, который с орбиты может различать значки на погонах? Самолет-шпион размером с воробья? Автоматический станок или конвейер, а то и целый завод? Кто это внедрит первым — мы или США?

— Саша, ну ты не сгущай так краски-то!

— Дима, ты будто сам не знаешь, в каком у нас все состоянии… Пусть такие изменения произойдут не через двадцать, а через тридцать, сорок лет. Тебе от этого легче?

— Умеешь ты убеждать, — тяжело вздохнул Устинов. — А если этот ящик Пандоры, ну артефакты, совсем не использовать?

— Уже думал, — покачал головой Шелепин, — не поможет. Мы слишком близки к этим проблемам и наверняка придем к похожим решениям, разве что лет на пять — десять позже.

— Но так этого оставлять нельзя. Какие открытия будут?!

— Да какое там! Сам не рад, но выходит, надо не просто работать, а опять жилы рвать всей страной. Именно как при Сталине, когда атомный проект волокла вся держава. Иначе будет как в сорок первом. Только хуже, с атомным оружием и ракетами Уральский промышленный район не поможет.

— Мы в Европе за две недели на Ла-Манш выйдем!

— Думаешь? Когда-то я такое уже слышал… Хотя дойти-то, может, и дойдем. Бойцы Зиапа тоже в Сайгон прорывались. Да ты сам ведь прекрасно знаешь, сколько сейчас у США бомб и носителей, размажут нас в ядерной войне[108].

— Что за пораженчество, Саша? — Устинов возмутился. — Ведь сейчас малой силой валим самолеты, как глухарей.

— Конечно, бьем и бить будем! Но… — Шелепин резко затушил окурок. — Дима, ты идешь со мной на прорыв?

— Эх… Припер так припер. — Устинов тоже притушил сигарету. — Как у коммуниста, у меня нет иного выхода. Только вперед. — Он высоко поднял бокал. — Хоть не наша водка, но давай, за победу.

— За победу! — чокнулся с ним Шелепин, словно бы ответил легким звоном стекла. — Еще не поздно.

…Курили молча, стоя у перил. На тропическом небе горели непривычно яркие звезды. Река, как большая дорога, светилась в темноте фонариками лодок. Суета города не прекращалась, работали даже заводы. Слева, через дорогу, не закрывались двери небольшого католического храма. Как они тут без электричества жили-то?

— Кстати, — сказал Шелепин, вытаскивая записную книжку, — я тут набросал небольшой план по результатам разговоров.

— Очень интересно. — Устинов все еще не верил, что комсомольский вожак может разбираться в технике. Да что там, во всем ЦК таких людей по пальцам пересчитать, разве что «грозный Иван» хоть как-то тянет[109].

— Для начала надо форсировать разработку переносных зенитных комплексов. Представь, если каждому партизану дать что-то типа шавыринского изделия?[110]

— Им еще сколько доводить его, — проворчал Устинов. — Так не вовремя умер Борис.

— Но ведь в США такое устройство уже давно на вооружении! Хотя пока его эффективность мала.

— Делают, что могут… Вот что значит, одно КБ проблемой занимается[111].

— Надо обязательно успеть обкатать его в реальных боях. Вплоть до отправки во Вьетнам экспериментальных образцов с нашими специалистами. И ты совершенно прав, не помешает еще один разработчик, за ПЗРК большое будущее.

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Если ты через Президиум поддержишь, уже к лету испытаем.

— Прекрасно! — Шелепин опять сделал пометку в блокноте. — Вот смотри, как сразу дело пошло. Главное, на съезде не промахнуться.

— Ты свою книжечку не забудь где-нибудь, — пошутил Устинов. — Скоро ЦРУ за ней охоту начнет.

— И так не расстаюсь, под подушку кладу, — серьезно ответил Шелепин. — Вообще надо через Вьетнам прогнать как можно больше ракетчиков. Чтобы каждый летеха пороху понюхал, и плевать, сколько ракет в небо высадят. Но это не твой вопрос, тут я Толубко прижму хорошенько.

— Ох, чувствую, несладко ему придется, — потер руки Устинов.

— Еще нужно не забыть нормально заплатить специалистам, они тоже люди и прекрасно знают, что летчик США за вылет получает больше, чем они за год. Долг — это святое, но даже Сталин установил расценки за подбитые танки и самолеты[112].