– Не куда, а на что, – тихим голосом ответила девушка, успокаивающе коснувшись его руки. Еще пару минут назад это движение наверняка привело б его в состояние смущенного возбуждения, но сейчас парень даже не обратил внимания на тонкие пальчики, лежащие на его предплечье. – На самостоятельные, или, как сейчас принято говорить, «суверенные», государства: Россию, Украину, Белоруссию – и так далее. Были братские республики, а стали отдельные страны. «Право на самоопределение», так это, кажется, тогда называлось.

– Все пятнадцать?! – едва слышно спросил Краснов, пораженный ничуть не меньше, чем вчера, когда осознал, что попал в будущее. – Но как же, как?! Мы ведь фашиста разбили, войну выиграли! Как, почему, Соня?!

– Ну, я особых подробностей не знаю, если честно, прости. Не интересовалась, я-то ведь позже родилась. В учебниках одно пишут, в газетах – другое, по телику, третье, а в Сети – четвертое. Хотя в Сети, пожалуй, честнее всего. Знаешь, давай, ты сам в Интернете почитаешь, я тебя научу браузером и поисковыми системами пользоваться?

Лейтенант равнодушно пожал плечами, бездумно глядя перед собой. Вот и приехали, а он-то вчера губу раскатал: квартира богатая, машины красивые, в магазине полки от продуктов ломятся! Всемирный Советский Союз, ага!

– Ну, а строй-то у вас какой? – нашел он силы спросить.

– В смысле? Какой строй?

– Ну, социализм там, капитализм?

– А, ты об этом… – девушка на секунду задумалась, неожиданно зло ответив: – А вот хрен его знает! В Штатах, там, или в Западной Европе – капитализм, конечно, там ничего с твоих времен особенно и не изменилось. А у нас – хрен поймешь. Все, что при Союзе было, разрушили, а вот что построили в итоге – сразу и не разберешься. Они и сами не понимают, думаю. По идее, капитализм, вот только недоношенный какой-то. Начальное обучение и медицина официально бесплатные, но все равно за все приходится платить. Высшее образование – и бесплатное, если на бюджете, и платное, как у меня. Ну, и так далее. Долго объяснять, да, честно говоря, и не хочется. Сам разберешься, не маленький. Научу тебя по инету шариться, там много чего есть. Ты, главное, всему, что прочтешь или увидишь, сразу не верь.

– Капитализм, значит… – с тоской в голосе протянул танкист. – Зря воевали, стало быть, все равно они победили?

– Василий, ты это брось! – внезапно дернулась Соня. – Ничего не зря! И День Победы до сих пор один из главных наших праздников, и пост у Вечного Огня стоит! И ветеранов уважают, правда, тех, кто на самом деле воевал, уже почти и не осталось. Мой прадед, кстати, тоже воевал, в пехоте, мама рассказывала, он без вести в сорок втором пропал. Так что брось!

– Ладно… – равнодушно махнул рукой Краснов. – Может, ты и права, нужно сначала во всем разобраться, а уж потом судить.

– Вась, давай тему сменим, а? – девушка испытующе взглянула в его глаза. – Лучше поучу тебя компом пользоваться. Вот только можно я на пять минуточек в Сеть залезу? Мне правда нужно, я ж не зря тогда пришла, – Соня умильно взглянула в его глаза. – А потом я тебе обед сготовлю, нечего сухомяткой желудок гробить, он у дяди Димы и так испорчен.

– Соня, да делай ты, что хочешь! Пойми, это не моя квартира, не мой… комп, – Василий все-таки заставил себя произнести непонятное слово. – И даже страна не моя!

– А ну прекрати! – решительно прикрикнула девушка. – Знаешь что, иди-ка на кухню, почисть картошки, я поджарю.

– Хорошо, – уже собираясь покинуть комнату, Краснов неожиданно задержал взгляд на нижнем ящике стола. Впрочем, если уж начистоту, задержал он его на загорелых коленках соседки, оказавшихся в непосредственной близости от ящика, заодно кое о чем вспомнив. – Кстати, это Дмитрия? – выдвинув знакомый ящик (девушка убрала ножки в сторону), лейтенант показал девушке лежащий внутри пистолет.

– Ага, дяди-Димин, – кивнула та, равнодушно скользнув взглядом по оружию.

– А чем и как из него стреляют, не знаешь? Я глядел-глядел, так и не понял, куда тут патроны засовывать.

– Что? А, поняла. Да какие патроны! – рассмеялась Соня. – Это ж просто пневмат! Стальными шариками стреляет.

– Как это? – искренне не понял мамлей.

– Ну вот, гляди, – взяв в руки пистолет, девушка ловко поддела ногтем левую щечку рукояти и сняла ее с легким щелчком. Внутри обнаружился блестящий металлический баллончик вроде тех, что в его времени использовали в сифонах для газирования воды. – Видишь баллон? Внутри сжатый газ, углекислый, кажется. Он с большой скоростью выталкивает из дула шарик. Шарики заряжаются в эту штуковину, – Соня вытянула из рукояти ту самую «недоношенную» обойму. – Не помню, как она называется, магазин, вроде.

– Обойма, – автоматически поправил Василий. – Слушай, а зачем он вообще нужен, пистолет этот? Он же не боевой.

Девушка удивленно взглянула в его лицо:

– Ну, конечно, не боевой. Типа спортивное оружие. Разве в твоем времени не было пневматических винтовок? Ну, в тирах, знаешь? Переламываешь, вкладываешь пульку и стреляешь по всяким там жестяным уткам или человечкам.

Краснов едва сдержался, чтобы не выругаться, что, разумеется, было совершенно недопустимо в присутствии женщины, лишь сейчас догадавшись, что непонятное слово «пневмат» – не более чем сокращение от «пневматический».

– Так это просто спортивное оружие?

– Ну, конечно. По мишеням популять или по пивным банкам. Хотя стреляет он здорово.

– Разбираешься в оружии?

– Шутишь? Просто дядя Дима мне пару раз разрешал пострелять, потому и знаю.

Взгляд Сони вдруг застыл на его лице.

– Послушай, Василий… можно вопрос? – девушка определенно смутилась.

– Давай.

– А ты там, ну, на войне, немцев убивал?

В первый миг лейтенант даже опешил от неожиданности:

– А кого ж еще? Не китайцев же. Кто первым орудие наведет да выстрелит, тот и жив. А второй сгорел. Ну, или ежели горючка или боекомплект не полыхнет, то…

– Да я не о том. А вот так, чтобы… ну лично, понимаешь? Один на один. Когда глаза его видишь.

– Не из пушки, что ли? И не гусеницами?

– Ага.

Краснов помедлил, прежде чем ответить, вспоминая тот декабрьский бой первого года войны, когда ему пришлось впервые застрелить живого человека. Не совместить прицельную марку с безликим силуэтом вражеского танка и нажать на педаль спуска, а выстрелить в упор. Нет, сжигая вражеский танк или САУ, он прекрасно осознавал, что внутри люди, которые в следующий миг перестанут существовать и от которых, вполне вероятно, не останется ничего, кроме горстки пепла и нескольких иссушенных жаром обугленных костей. Но в прицел он видел только этот самый безликий силуэт, лишенную души многотонную гору броневой стали…

…В том бою им сбили гусеницу. Ходовая, к счастью, не пострадала, снаряд немецкой «колотушки» лишь вырвал пару траков и своротил передний закрылок надгусеничной полки. Но впервые идущий в бой в составе их экипажа мехвод не успел вовремя среагировать и съехал с размотавшейся гусеницы, оставшейся в глубоком подмосковном снегу в пяти метрах позади. Остальные танки взвода ушли вперед, смешав с землей и снегом злополучную противотанковую батарею, а они остались ремонтироваться. Ничего запредельно сложного, в принципе, не предвиделось: подтянуть тросом гусеницу, наехать, набросить верхнюю ветку, заменить разбитые траки и натянуть. Вот только мороз давил далеко за двадцать, от пропотевших в боевом отделении комбинезонов валил пар, оседающий крохотными кристалликами на задубевшей ткани, а влажные руки прилипали к металлу. Несколько смущала лежащая в полусотне метров разбитая батарея – танки прошли ее с ходу, не останавливаясь, значит, вполне могли остаться выжившие. Если обстреляют их, мало не покажется, и хорошо, если не из пулемета: могло ж у батареи быть пехотное прикрытие? А вот у них самих десанта на броне не оказалось, поскольку спешили на подмогу второй роте, по дороге случайно напоровшись на эти самые ПТО.