Он смотрел на шею таксиста, сильно заросшую черным волосом, на короткие толстые пальцы, сжимающие руль, на огромные сугробы по обочинам проспекта, на желтые огни в домах: первые десять уровней – густо, потом все реже и жиже, а выше тридцатого и вплоть до верха – сплошная чернота, только иногда пошарит по стенам прожектор патрульного вертолета, выхватит окна, уступы или бесформенные провалы в местах взрывов. Ту или иную башню обстреливают каждую ночь, ракет не жалеют. Бывший одноклассник, пошедший в патруль, рассказывал Денису, что обычно им лениво искать и всматриваться, шмаляют наугад, по семидесятым или по сотым этажам; утром все как один возвращаются веселые, с пустыми обоймами.

Все это можно было прекратить, плеснув на зародыш несколько ложек воды.

Он нашел Таню на Кропоткинской, в дорогом кабаке с видом на храм Христа Спасителя. Стены и потолок ресторана, изготовленные из «китайской портянки», нельзя было рассмотреть простым глазом: женщины с голыми плечами и их спутники сидели как бы под открытым небом, среди сугробов, и делали вид, что не смотрят на спешащих мимо прохожих. Явно нетрезвая Таня пребывала в компании двух разложенцев, облаченных в отливающие пиджаки. От обоих пахло шикарным китайским парфюмом и новыми ботинками. Пили сбитень, курили трубки, говорили какую-то хуйню, старательно подделывая акцент Новой Москвы; а может, и не подделывая. Таня сидела нога на ногу, шикарная, тонкая, элегантно хмельная, пригубляла мартини, смотрела с презрением, к правому виску прилипла мокрая прядка. Денис устроился рядом, поцеловал, чуть интимнее, чем мог себе позволить, и с удовольствием понял, что мог бы поцеловать еще более интимно – она потянулась к нему, сама подставила шею. Захочу – подставит и все остальное, решительно подумал он. Глеба нет и не будет, у Глеба теперь семечко. Таня достанется мне. И это правильно. Каждому по делам его.

– Третий «Буслай» слабоват, – говорил разложенец, представившийся как Юлий. – Не надо было менять оператора. А саунд – вообще ниже критики.

– Сэкономили, – кивнул второй, представившийся как Зиновий.

– Как там мой ненаглядный? – спросила Таня, игнорируя обоих ораторов.

– Сложно все, – негромко сказал Денис. – Потом поговорим.

– А какой кинематограф предпочитает наш новый друг Денис? – осведомился Юлий; его глаза напоминали лягушачью икру – водянистые, серо-зеленые, с крупным зрачком.

– Наш друг Денис предпочитает театр, – ответила Таня за Дениса.

– Вот как.

Оба разложенца были холеные и солидные, держались отменно, но Денис перестал воспринимать их всерьез, как только расслышал имена. Сразу представил, как двое взрослых мужчин приветствуют друг друга: «Здравствуй, Юля!», «Добрый день, Зина».

– Наш друг Денис – правильный человек, – продолжила Таня, блестя глазами. – Он считает, что кино расходует энергию, а театр сберегает. Кино разлагает, а театр создает. Вдобавок театр честнее, быстрее и злободневнее.

– Не лишено, – похвалил субтильный Юлий и пощипал себя за бородку. – Однако, согласитесь, масштаб не тот… Кино тотально. Передний край технологий, – он посмотрел на Дениса. – Как вы считаете?

– Ебал я технологии, – вежливо сказал Денис. – И масштаб тоже.

Таня пьяно рассмеялась.

– Не лишено, – спокойно кивнул Юлий.

Зиновий набычился и опрокинул в себя рюмку.

– Театр – это не то, – сказал он. – В театре нельзя изучить женские сиськи (он в упор посмотрел на Таню) с расстояния в пять сантиметров. А в кино – можно.

– Предпочитаю изучать в натуре, – произнес Денис и обнял Таню за плечи; она немедленно прильнула.

Юлий был невозмутим. Зиновий осклабился.

– Видите ли, молодой человек… Есть такие сиськи, которые вы можете изучить только в кино. При всем, так сказать, уважении… Скажем, сиськи Леры Грин.

– Почему же, – весело произнес Денис. – Можно попробовать.

Он снял руку с плеча Татьяны, достал телефон, набрал номер Модеста. Включил громкую связь и положил аппаратик на стол, сдвинув в сторону стаканы.

– Говори быстрей, – раздраженно прогудел Модест. – Я занят.

– Прости, друг, – сказал Денис, подмигивая Тане. – У тебя есть телефон Леры Грин?

– Где-то был. А тебе зачем?

– Тут возник вопрос, сколько будет стоить потрогать ее за сиськи.

– Ты что, пьяный?

– Модест, это серьезный вопрос.

– Тебе могу бесплатно устроить. Но учти: ничего особенного. Обычные сиськи, только большие и зеленые. Там, кстати, особо не потрогаешь, она же ими дышит…

– Спасибо, друг.

– Ты бы, дурак, не про сиськи думал, а приехал помогать! Мы тут вентиль меняем в котельной, помощь не повредит…

– Боюсь, не успею, – с сожалением ответил Денис и отключился.

– Это тот самый? – мгновенно спросил Юлий. – Модест Яковлев? Единственный гомо флорус в Москве?

Денис кивнул.

– Оригинально, – мрачно сказал Зиновий. – Жить в Москве, когда есть возможность уехать под Купол.

– Не все хотят под Купол, – сказал Денис и повернулся к Тане. – Ты хочешь?

– Хочу, – сказала Таня, отхлебывая из фужера. – Но сначала я хочу к тебе.

Зиновий дернул щекой и налил себе полную.

– Не спеши, – ответил Денис. – Посидим еще. Тут хорошо. Весело.

Он тоже выпил и охмелел, как хмелеет любой, пришедший с холода и разомлевший в тепле: стремительно и тяжело. Разложенцы смотрели вежливо, чуть насмешливо.

– Господа, – сказал Денис. – Извините типа мою бесцеремонность… Не могли бы вы сообщить ваш возраст? Если вам не западло, конечно.

– Не западло, – небрежно ответил Юлий, пыхнув трубкой. – Мне сорок три.

Зиновий не ответил. Видимо, ему было западло.

– Значит… – Денис налил себе вторую, – вы помните старые времена?

– Конечно.

– И как вам сейчас? Не грустно?

Юлий тонко улыбнулся.

– Отнюдь.

– Не волнуйся за него, – небрежно сказала Таня и указала на Юлия вилкой. – Ему не грустно. У него все хорошо. Он защищен от любых потрясений. Его семью защитил еще прадедушка. Недвижимость, инвестиции, связи… Дедушка упрочил, папа продолжил…

Юлий улыбнулся и пыхнул трубкой.

– Тогда почему вы не под Куполом? – поинтересовался Денис.

– У него там дом, – небрежно ответила Таня. – Но жить он любит здесь. Так же, как твой зеленый Модест. Все, что происходит под Куполом, слишком пахнет новоделом. (Юлий поднял брови, потом благодарно посмотрел на Таню и кивнул.) А он сторонник традиций. Здесь ему свободно. Здесь интересно и дешево. И бабы лучше.

– А если завтра тут опять трава вырастет?