1. Читатель – друг, а не противник и не зритель.

2. Художественная проза для ее автора – личная вылазка в область пугающего или неизвестного. В ином случае писать ее нет смысла, разве только для денег.

3. Никогда не используй затем как союз – для этого у нас есть и. Затем в роли союза – неудачная попытка ленивого или глухого к интонации автора решить проблему переизбытка и на странице.

4. Пиши от третьего лица, если только не услышишь по-настоящему особенный личный голос, заглушить который невозможно.

5. По мере того как информация становится бесплатной и общедоступной, ценность обширного исследования материала для романа падает.

6. Автобиографическая художественная литература в наичистейшем виде требует наичистейшего вымысла. Никто еще не написал ничего более автобиографического, чем Кафка в «Превращении».

7. Сидя увидишь больше, чем преследуя.

8. Трудно поверить, что с интернетом на рабочем месте можно писать хорошую художественную прозу.

9. Интересные глаголы редко бывают очень интересны.

10. Полюби, и только тогда получишь право на беспощадность.

Может, виновато снотворное, которое я принял всего-то несколькими часами ранее, или же сказалось ожидание в хвосте на вход в аэропорт Кеннеди, где я в течение пятидесяти минут наблюдал, как персонал «ДжетБлю» вознаграждает прочих путешественников за опоздание тем, что проводит в начало очереди, но с моей головой творилось что-то странное. Времени было шесть с четвертью, я стоял у стойки буфета и старательно опустошал внешний битком набитый карман своего рюкзака, пытаясь отыскать двадцать пять центов в дополнение к тем шести долларам, которые уже заплатил бариста за маффин и эспрессо. Мне казалось невероятно важным дать точную сумму – шесть с четвертью – хоть я и понимал: то, что мне это кажется важным, по меньшей мере странно.

И лишь после того, как я нашел-таки четвертак и сложил вещи обратно в карман рюкзака, я вспомнил, что нужно попросить у бариста чек; девушка к тому времени обслуживала следующего покупателя, молодого латиноамериканца. Я осознавал, что самое разумное – не записывать кофе с маффином в расходы, но теперь мне казалось невероятно важным получить этот чек. Я попросил бариста хотя бы выписать чек от руки, и латиноамериканец предложил мне свой. Я тепло его поблагодарил и отплатил ему за доброту тем, что ушел с его чемоданом.

Через десять минут, проверив электронную почту и просмотрев счет футбольных матчей, я опустил глаза и увидел стоявший у моих ног чемодан. Я недавно купил новый чемоданчик на колесиках «Викторинокс» шириной 52 см, а стоявший передо мной баул казался до странности огромным. К тому же это был не «Викторинокс».

Я со всех ног кинулся обратно к буфету и выяснил, что там никто сумку не забывал. Вспомнив, что так и не повесил на чемодан бирку с именем и адресом, и вообразив последствия своей ошибки – молодой латиноамериканец уже сел в самолет с моим багажом! Багажом без каких бы то ни было опознавательных знаков внутри и снаружи! – я оббежал несколько выходов на посадку и в конце концов очутился у информационной стойки. И обнаружил там молодого латиноамериканца, который общался с представительницей «ДжетБлю». Он был счастлив заполучить обратно свой баул. Но моего чемоданчика у него не оказалось.

– Давайте сперва сами попробуем его найти, а потом уж вызовем охрану, – предложила сотрудница авиакомпании. – Быть может, этот господин нечаянно увез куда-нибудь ваш чемодан и там его оставил.

Мне это показалось маловероятным. Наверняка чемодан мой уже увели, причем намеренно; интересно, подумал я, обойдусь ли я в поездке содержимым рюкзака. Я тащился по вестибюлю следом за сотрудницей «ДжетБлю», разглядывая чемодан за чемоданом, прикрепленные к своим законным владельцам, и чувствовал себя орнитологом-любителем, кому на глаза попадаются все возможные виды птиц, кроме того, который он отчаялся отыскать. Но потом мы подошли к следующему буфету, с худшей выпечкой, и я вспомнил, что стоял возле него и, борясь с туманом в голове, пытался сообразить, какой из маффинов отвечает моим требованиям. Возле маффинов, предоставленный самому себе и не замеченный никем из охраны за те двадцать минут, что он тут простоял, обнаружился мой чемоданчик.

Цель моей поездки была проста: за те семь дней, которыми я располагал, увидеть все эндемичные виды птиц на двух островах, одном Большом и одном Малом Антильском. Эндемичные островные виды (то есть такие, которые нигде больше не водятся) представляют особенный интерес для орнитологов-любителей, которые ведут списки встреченных птиц. Если на каком-то из островов мы так и не нашли те или иные виды, скорее всего, мы их больше никогда и не увидим, потому что, во-первых, на свете полным-полно других мест, где стоит побывать, прежде чем вернуться на этот остров, а во-вторых, многим эндемичным видам Карибского бассейна угрожает исчезновение, так что отыскать их будет все труднее и труднее. Имей я в запасе недели две, мог бы с полным основанием рассчитывать найти все двадцать восемь эндемичных видов Ямайки и четыре – Сент-Люсии. Но у меня была всего неделя, так что оставалось лишь положиться на удачу.

Вообще-то я не суеверен, однако же мне показалось, что я существенно истощил счет в банке кармы, отыскав потерявшийся в аэропорту чемодан; вдобавок я держусь того предрассудка, что если давать щедрые чаевые таксистам и гостиничному персоналу, то в поисках птиц мне обязательно повезет. Поэтому, замешкавшись и не оставив чаевых таксисту, доставившему меня из аэропорта Кингстона в горы Блу-Маунтинс, я расценил это как очередной дурной знак.

Хозяйка пансиона, в котором я остановился, Сьюзи Бербери, забрала меня на джипе и отвезла по ужасной дороге к себе на кофейную ферму. До недавнего времени восемьдесят процентов кофе, который выращивают на Ямайке в районе Блу-Маунтинс, экспортировали в Японию, но после аварии на Фукусиме спрос на кофе резко сократился. Местные же производители кофе покупают у фермеров лишь половину от того, что прежде продавали японцам – или платят полцены. Так что теперь Сьюзи с мужем зарабатывают на туристах, причем орнитологи-любители составляют целую треть их гостей: желание полюбоваться карибскими эндемиками не так переменчиво, как рынок кофе.

Сьюзи накормила меня кишем, напоила лимонадом из красного щавеля и отправила искать птиц. Представительница первого эндемичного вида, ямайская сахарная танагра, попалась мне у самой фермы, возле дороги, – красивая серо-синяя птица с оранжевым пятнышком на шейке; я полюбовался на нее в бинокль, но радость находки, бесспорно, была обусловлена игрой в цифры, которой я увлекся: один эндемичный вид увидел, осталось еще двадцать семь. Впоследствии мне не раз попадались сахарные танагры, но для меня они уже мало что значили: я ведь искал не их. Разумеется, приятно прогуливаться там, где полным-полно самых разных птиц. Ты словно переносишься в прошлое, когда природа была в большей степени нетронутой, не раздробленной, не истощенной: птицы – самый наглядный показатель здоровья экосистемы. Увлечение орнитологией приятно и полезно еще и тем, что приводит тебя в такие уголки, куда большинство туристов никогда не заглянет. Это туризм иного рода, в котором вуайеризм уроженца страны первого мира оправдывает навязчивое стремление включить тот или иной вид в список – и сам оправдывается этим стремлением.