Исходя из того, что ядро заговора малочисленно, а в него вовлекались лишь немногие малостойкие люди, Сталин призывал ограничить масштабы репрессий: «Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Ему рассказали что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем — простить их». /90/.

Теперь вновь вернемся к фальшивой хрущевской реабилитации 1957 года. Официально реабилитацией по «делу Тухачевского» по заданию Хрущева занималась «комиссия Шверника»(Председатель Президиума Верховного Совета СССР в 1946–1953 гг.), которая систематически информировала своего «шефа» о ходе своих изысков и знакомила его с наиболее важными документами. Как, например, вот с этим заявлением, написанным Тухачевским собственноручно:

«Народному Комиссару НКВД Н. И. Ежову

Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24-го, впервые допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все, касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта или документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Путна, Примаков, Алафузов и другие, о чем я подробно покажу дополнительно. Тухачевский.

26. 5. 37.

Заявление отбирал:

Пом. Нач. 5 отдела ГУГБ, капитан ГБ УШАКОВ.

Подпись».

К этому заявлению прилагались собственноручные показания Тухачевского на шести с половиной страницах, где бывший маршал признал наличие в армии группы лиц высшего командного состава, подобранных «кадровиком» наркомата обороны Фельдманом и готовых выполнить любой приказ Тухачевского. Связь с Троцким поддерживалась через Примакова и Путну. Цель заговора — захват власти в армии и стране, ликвидация И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова. На следующий день, 27 мая, Тухачевский обращается к следователю Ушакову с просьбой предоставить возможность продиктовать стенографистке дополнения к своим прежним показаниям, причем заверил его честным словом, что ни одного факта не утаит.

А что же было 25 мая, в день первого допроса Тухачевского? В первый день бывший маршал во время очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом отрицал участие в заговоре. Но отрицал он предъявленное обвинение очень своеобразно. В заявлении, написанном им сразу же после очных ставок, мы встречаем удивительные строки: «Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора». /91/.

Следствие еще продолжалось, когда Тухачевский дал подписку лично генпрокурору Вышинскому, что признает себя виновным и никаких жалоб не имеет.

Самое интересное заключается в том, что не кто иной как Тухачевский, занимая высшие посты в военной иерархии советского государства, вынашивал планы поражения своей же армии. До последней секунды своей жизни с невероятным упорством проповедовал доктрину жесткой обороны именно на государственной границе, особо рьяно отстаивая тезис о том, что «приграничные сражения в отличие от Первой мировой войны должны принять затяжной характер и продолжаться несколько недель»?!

Сюда необходимо добавить его безумно преступное отрицание белорусского направления главного удара со стороны немцев как «совершенно фантастическое».

И вообще все его взгляды на стратегию ведения войны были преступно парадоксальны. Удивительного в этом ничего нет, ведь Михаил Николаевич не имел серьезного и системного высшего образования вообще, а военного тем более, обладая при этом непомерно амбициозно тщеславием натурального выскочки и «наполеончика».

В процессе следствия Тухачевский еще успел написать весьма большую «пояснительную записку» на 168 страницах о своем «Плане поражения» Красной Армии в первые месяцы войны.

Что касается Тухачевского, необходимо добавить следующее. Его деятельность по организации заговора начиналась еще в 1930 году. Именно тогда два преподавателя академии имени Фрунзе сообщили, что Тухачевский вербует среди военных сторонников для захвата власти. Им устроили в ЦК очную ставку с Тухачевским. Они подтвердили показания, но Тухачевский отказался, а поскольку за него вступились Дубовой, Якир и Гамарник, то вопрос немедленно был закрыт. По этому поводу 23 октября 1930 года И. В. Сталин, находясь на отдыхе в Сухуми, радостно писал В. М. Молотову: «Что касается Тухачевского, то последний оказался чистым на все 100 процентов. Это очень хорошо».

А уже в 1937 году все было иначе. Тухачевского, Якира и их сообщников первым назвал Фельдман в своих показаниях, отобранных следователем Ушаковым, который в отчете в НКВД писал: «Взяв личное дело Фельдмана и изучив его, я понял, что Фельдман связан личной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом крупных командиров… Вызвал в кабинет Фельдмана, заперся с ним в кабинете и к вечеру 19 мая 1937 года Фельдман написал заявление о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и других». В этом же заявлении Ушаков высказал обвинение в адрес следователя Глебова, который стал сбивать Якира на отказ от дачи показаний. «Я, — пишет Ушаков, — восстановил Якира. Вернул его к прежним показаниям, а Глебов был отстранен от дальнейшего участия в следствии… Мне дали допрашивать Тухачевского, который уже 26 мая сознался у меня…Я также уверенно шел на Эйдемана и тут также не ошибся…». /91/.

Уже в 1955 году, в период хрущевской «реабилитации» председатель комиссии Шверник ознакомил своего шефа Хрущева и с содержанием «записки» «расколовшегося» арестованного комкора Фельдмана своему следователю: «Помощнику начальника 5 отдела ГУГБ НКВД Союза ССР тов. Ушакову. Зиновий Маркович! Начало и концовку заявления я написал по собственному усмотрению. Уверен, что вы меня вызовите к себе и лично укажете, переписать недолго. Благодарю за Ваше внимание и заботливость — я получил 25-го печенье, яблоки и папиросы и сегодня папиросы, откуда, от кого не говорят, но я то знаю, от кого. Фельдман. 31. 5. 37 г».

В деле Фельдмана есть и другие свидетельства того, что он сам, без всякого принуждения, давал «чистосердечные показания».

И, наконец, последний документ, который был грубейшим и подлейшим образом сфальсифицирован и затем обнародован на XXII съезде КПСС по личному указанию Хрущева 43-летним шефом КГБ Шелепиным, документ, который заставил содрогнуться от возмущения и негодования всех без исключения пять тысяч делегатов, и благодаря которому в значительной степени они единогласно приняли резолюцию о выносе тела И. В. Сталина из Мавзолея, как «недостойного лежать рядом с Великим Лениным». Так о чем же вещал и безбожно лгал Шелепин на партсъезде в 1961 году? А вот о чем: «О жестоком отношении к людям, к руководящим товарищам, оказавшимся под следствием», говорит ряд циничных резолюций Сталина, Кагановича, Молотова, Маленкова и Ворошилова на письмах и заявлениях заключенных. Например, в свое время Якир — бывший командующий военным округом — обратился к Сталину с письмом, в котором заверял его в своей полной невиновности. Вот что он писал (по заверению Шелепина): «…я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей… Я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».