Режиссер Селедкин был уже совсем близко.

Маргарита Гнучкина сидела за столиком в импровизированном кафе, расположенном в шатре, наскоро собранном под открытым небом, и отчаянно мерзла. Ей хотелось выпить и закурить, но девушка не собиралась рисковать – а вдруг Коровкин, ее жених номер два, не поощряет распитие спиртных напитков? А вдруг его оттолкнет запах табака? Маргарита решила потерпеть и теперь с сожалением смотрела на молодого человека, лихо опрокинувшего стаканчик водки и удовлетворенно крякнувшего.

«Ничего, вечером дома выпью пивка и покурю», – подумала Риточка, заказывая третью чашку кофе.

Вокруг расположилась бойкая журналистская братия. Акулы пера веселились, болтали по телефонам и ждали финиша гонок. Девушка потягивала темную жидкость, в которой было мало кофе и мало сахара, но очень много воды, и думала, за кого бы ей выйти замуж.

«Коровкин богаче. Но зато Селедкин намного известнее!» – думала она.

Несмотря на очевидное благосостояние, кое-что в поведении хозяина «Хладожарпромторга» Риту искренне беспокоило. И этим что-то было желание Юрия Борисовича сделать из нее домохозяйку и многодетную мать большого дружного семейства, о чем он как-то обмолвился.

– Ах, Рита, – сказал Коровкин, не сводя с девушки зачарованного взгляда, – представляешь, как я буду счастлив, приходя домой, где ты будешь ждать меня с горячим ужином и в окружении симпатичных детишек.

– Да! Да, дорогой! – с энтузиазмом ответила тогда ему Маргарита, внутренне содрогаясь.

На самом деле она мечтала ходить по ночным клубам, показам, дефиле, салонам красоты и магазинам. Перспектива сидеть дома, готовить и рожать детей ее нимало не привлекала.

«Может, лучше Селедкин? – продолжала раздумывать Риточка. – С фотографиями, которые есть у Жоры, я буду держать его в ежовых рукавицах».

Тем не менее ее беспокоило неустойчивое финансовое положение Леонида Ивановича.

Совсем замучавшись из-за отсутствия сигареты, бутылки пива и необходимости принимать решение, Маргарита Гнучкина допила кофе и перевернула чашку, намереваясь погадать на кофейной гуще.

– Ха! Кольцо? Кто бы сомневался, – улыбнулась Рита, признав в неровном коричневом круге обручальное колечко. – Если бы мне небеса подсказали, от кого его лучше принять!

Рита хотела было позвонить маме, но потом вспомнила, что родительница бесследно исчезла, поэтому девушка никуда звонить не стала, а заказала четвертую чашку кофе и принялась ждать Коровкина, параллельно обдумывая его возмутительно патриархальные взгляды на брак.

– А может, выйти и сразу с ним развестись? – решила она. – Коровкин наверняка мне неплохо заплатит при разводе. А потом можно будет и за Селедкина замуж выйти!

«Это раньше для девушки было главное – хорошо выйти замуж, – вспомнила Риточка наставления своей подруги Ядвиги, уже год как томящейся в польской тюрьме, – сейчас же главное – хорошо развестись».

Гнучкина довольно засмеялась, прикрывая рот, накрашенный ярко-красной помадой, и смахнула с рукава невидимую пылинку. Идея о разводе ей очень нравилась.

Чабрецов толкал машину. Рязанцев газовал. Синяя «десятка» медленно и с трудом продвигалась вперед. За последние пятнадцать минут автомобиль преодолел лишь пару метров. Наконец полковник заглушил двигатель и выпрыгнул в снег.

– Денис Леонидович, – крикнул он красному, покрытому потом Чабрецову, – предлагаю бросить машину здесь. Пешком мы дойдем быстрее!

– Согласен, – кивнул Денис, потирая руки, на одной из которых было четыре пальца, – пойдемте, Владимир Евгеньевич.

Полковник взял из машины телефон, натянул капюшон и захлопнул дверцу «десятки». Коротко пикнула сигнализация. Мужчины быстро пошли в сторону фермы, едва видневшейся сквозь плотную пелену падающего снега.

Внезапно полковник остановился. Чабрецов тоже стал как вкопанный, но все было тихо.

– Что-то случилось? – спросил Денис Рязанцева.

Евгений Владимирович медлил с ответом. Ветер стих. Вокруг царила полная, глухая тишина, от которой звенело в ушах.

– Глупости, наверное, – медленно ответил он, – но я ее чувствую.

– Кого? – не понял Чабрецов.

– Еву.

Полковник поднял ладонь, очень широкую и очень мужскую, и положил ее под диафрагму, в район солнечного сплетения.

– Здесь. Она где-то здесь, – сказал он.

Чабрецов едва скрыл скепсис, хотя в душе у него что-то екнуло.

– Быстрее, – коротко сказал Рязанцев, срываясь с места, – у нее проблемы.

– С вами раньше такое бывало? – спросил полковника Чабрецов, с трудом переводя дух. Его ноги застревали в высоком снегу, бежать было тяжело. – В смысле, э-э-э, экстрасенсорные озарения?

– Нет, – ответил Владимир Евгеньевич, – раньше никогда не было, потому что раньше я никого не любил. Во всяком случае, не любил так, как ее.

Ферма приближалась, но медленно. Очень медленно.

«УАЗ» полз вверх по склону, как улитка, и тащил за собой «Сузуки».

– Эх, надо было раскошелиться-таки на новые покрышки, – сетовал Рома, пилот маленького грязного внедорожника, глядя на задние фонари «УАЗа», один из которых был разбит. Трос, которым были связаны обе машины, натянулся, как струна, и чуть не лопался.

Штурман посмотрел на него темными умными глазами, но ничего не ответил. С его точки зрения, говорить о покрышках в такой момент было уже поздно.

– Ничего, – сказал Рома, – «УАЗ» очень хорошая машина, по проходимости ей равных нет. Они нас вытащат.

В это время в кабине «УАЗа» Диана выкручивала мокрые носки.

– У нас совсем нет шансов на победу? – спросила Грицак.

– Никаких, – подтвердила Чайникова. – Но у «Сузуки» – есть.

– А за третье место приз дадут? Осталось же четыре машины всего, и мы сейчас идем третьими.

Люда засмеялась. От непрерывной борьбы с непослушным рулем у нее очень устали руки.

– Регламент надо читать внимательнее, штурман, – сказала она. От утомления ее веснушки, казалось, стали ярче, а рыжие волосы, напротив, потускнели. – Все получает победитель.

– Все пятьдесят тысяч долларов?

– Да, – кивнула Люда. – Впрочем, нам наверняка вручат грамоту.

Машины ползли вверх, как две большие грязные черепахи.

Чен ехал в сторону фермы на угнанных у базара «Жигулях». По-прежнему шел снег, и это Ли Миню было очень на руку – меньше становился шанс нарваться на пост ГИБДД.

– Завтра утром, – сказал Чен вслух на своем родном языке, – у меня будет то, что нужно моему шефу.

«Приходите в понедельник в половине десятого, за полчаса до начала заседания. Иван Иванович попросил кое-что вам передать. Я вам это принесу», – вспомнил он слова доцента Кондрашкиной.