Франциск вышел во двор. На площадке играли дети. Франциск присмотрелся. Ребятня играла в разгон демонстрации. Дети с палками, изображая милицию, дубасили тех, кому жребием выпало быть оппозицией. Франциск посмотрел на мальчика, которому палкой разбили бровь. Он плакал, по его лицу текли слезы и кровь, и «милиционеры», которые только что дубасили его, опускали палки, потому что хотели играть, а не причинять боль. Дети боялись, что теперь их отругают, что они больше не смогут выходить на улицу и дубасить друг друга. Опустив палки, дети хотели только того, чтобы их окровавленный друг замолчал и игра началась вновь. Франциск смотрел на детей и думал, что не может узнать свой двор. На первый взгляд, здесь ничего не изменилось. Стояли те же качели, те же дома — но воздух был другим. С этим двором произошло то, что Франциск не мог наблюдать. Пропасть, люфт. По периметру были припаркованы совсем новые, поражающие своей красотой автомобили. Циск с интересом рассматривал их. Он и представить себе не мог, что однажды увидит нечто подобное. Большие, обтекаемые, немыслимые, слишком круглые. Раньше такие машины можно было увидеть только на вкладышах к жвачкам, их называли прототипами, а теперь они стояли в его дворе, здесь, и не нарисованные, а настоящие. Франциск вспомнил о том, что по пути домой говорил Стас.

— Чувак, теперь все только и делают, что говорят о тачках. Обрати на это внимание. Когда будешь гулять по улицам, сидеть в кафе. Просто послушай людей вокруг себя. Все, все будут говорить о тачках. Это наш новый символ благополучия. Поскольку у нас чрезвычайно низкая пошлина на ввозимые автомобили, создается впечатление, что все мы живем довольно хорошо. Точно такая же машина на востоке стоит на треть дороже. Поэтому здесь все словно сошли с ума. Все только и делают, что говорят о тачках.

Франциск вспоминал слова Стасика и думал, что причина, конечно же, в другом. «Дело не в пошлинах и таможнях, — думал Циск. — Нет! Дело в том, что просто все это совершенно невозможно помыслить! Они такие большие, такие красивые! Даже не верится, что кто-то из моих соседей может управлять этим автомобилем!».

У Франциска появлялась первая мечта.

Пройдя магазин «1000 мелочей», Франциск оказался на площади, названной в честь человека, который когда-то подписал указ о переименовании города в собственную честь. В центре площади стоял памятник. На голове памятника сидела птица. Словно своих поданных, она рассматривала прохожих. Люди тащились по своим делам, и время от времени птица меняла лапку. Птица была из местных. Из тех, что долгим перелетам в теплые края предпочитает переходы местного метрополитена. Птица была старой и, в силу сложившихся обстоятельств, глупой. Посмотрев на нее, Франциск вдруг подумал, что на Земле есть существа, которые не станут умнее, даже если проведут на этой планете несколько тысяч лет. Птица нагадила на памятник и улетела.

Квартира оказалась чрезвычайно маленькой. Разделенные перегородкой два окна и ванная комната. Точка. Всё. Велосипед, который бабушке удалось отвоевать у отчима, перегораживал коридор. Чтобы пройти в спальню-гостиную, Циску пришлось переставить его в кухню.

Циск включил свет. Загорелась тусклая лампочка. Циск подумал, что цоколь напоминает эмбрион. Над выключателем был наклеен стикер. Стикер призывал «Выключать». Франциск улыбнулся, потому что надпись была адресована не парню, который десять лет провел в коме, но ему, Циску. Еще тогда, много лет назад, он вечно забывал выключить утюг, телевизор, фен. Все это до такой степени надоело бабушке, что в один день она начала расклеивать по квартире предупреждения: «Не забудь!», «Проверь!», «Погаси!».

Спальню занимали кровать, фортепьяно и виолончель. Кухню, в которой теперь стоял Франциск, — стол. На столе, ожидая своего часа, едва заметно, почти без пульса, дышало письмо. Франциск взял его в руки и сел на табуретку. Табуретка гульнула.

«Здравствуй, мой родной! Прывiтанне, родны мой!

Я нисколько не сомневалась, что однажды ты прочтешь это письмо! Никогда-никогда! Да, правда, я всегда была уверена в этом! Лишь эта вера помогала мне. Только вера в то, что сейчас ты читаешь эти строки вслух, помогала мне жить.

Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Но за меня не переживай! Правда, не беспокойся! Все в полном порядке! Ты, главное, не плачь и не грусти! Когда я умирала, — меня же уже не было! Бабушка твоя никогда не боялась смерти. Нет! Не было у меня этого страха. Не понимала я, наверное, чего мне бояться, что терять. Кроме тебя у меня и не было-то счастья. Я и так прожила очень долгую, счастливую жизнь. Правда-правда, я сейчас это пишу не для того, чтобы тебя успокоить! Нет, совсем нет, мой дорогой! Я действительно прожила очень счастливую жизнь, потому что у меня был ты. Жаль только, что я не смогла увидеть, как ты открыл глаза. Мне так интересно, сколько прошло времени. Сколько ты еще спал, мой дорогой? Год? Два? Сколько твоей бабуле не хватило? Ты так долго лежал в коме! Знаешь, иногда я была уверена, что все это исключительно из-за твоего упорства! Ты никогда меня не слушал! Ну да ладно, давай лучше разберемся, как теперь тебе жить. Во-первых, и это, по-моему, очень важно — не вздумай сердиться на своих родителей! Никогда! Все мы не идеальны! Кто знает, как бы мы себя повели на их месте (я прежде всего имею в виду твою мать), хотя и отчим твой тоже хорош!

По поводу денег не переживай. Я кое-что накопила для тебя. Сначала я думала написать в письме, где их спрятала, но потом подумала, что до тебя это письмо может прочитать кто-нибудь другой! Думаю, ты вспомнишь, где я всегда прятала деньги, и легко найдешь их. Если будут проблемы с деньгами, продай люстры, тебе они все равно никогда не нравились, но они настоящие, из самого что ни на есть настоящего хрусталя! Мать твоя, наверное, уже забрала себе все мои украшения и фарфор, но ты знай, что все это тоже твое и, если тебе понадобится, я все завещала тебе. Там серебряные ложки, хрусталь, два сервиза. Все это можешь смело забрать у матери назад. Даже если ты не будешь все это продавать, пусть стоит у тебя, дома.

Так, пойдем дальше… Сейчас мне главное ничего не забыть, а память у твоей бабушки уже совсем не та. Так на чем я остановилась? Ах да, на деньгах. Денег теперь мало, и тебе, скорее всего, придется очень тяжело, но ты, пожалуйста, держись, мой дорогой, ты старайся, не унывай! Тяжело сейчас всем, поэтому будь к этому готов. Самое главное — бедности своей не стыдись. Ты в школе любил одеваться лучше других детей, у тебя всегда были красивые вещи, майки, кроссовки, теперь этого не будет! Пообещай мне, что этого не будет! Ты не должен тратить все деньги на хорошую одежду, важно, чтобы ты правильно питался! Пойми, совсем не важно, как и во что ты будешь одет. Важно, каким ты будешь. А то, что у тебя будет простая одежда, то это совсем ничего! У всех теперь такая, и все это прекрасно понимают. По одежке уже никто не ценит. Поэтому, пожалуйста, на одежду не трать!

По поводу германтов — обязательно позвони им! Они приехали сразу после трагедии. Все эти годы они помогали нам. Пересылали нужные препараты, вещи, деньги. Мы с мамой всегда ревновали к ним, ты был маленький и, конечно, не мог этого понимать, но теперь все это совсем не важно. Все изменилось! Они стали частью семьи! Они тебе родные! Помни об этом! Люби их! Они хорошие — поверь, за эти годы у меня была возможность судить о людях, хотя судить и плохо. Судить — неправильное слово, правильное — делать выводы! Никогда никого не суди, дорогой — делай выводы. Обязательно позвони им — они будут рады. К тому же они действительно не чужие тебе люди!