Поистине Жюльен с полным основанием мог гордиться своим мужеством; никогда ещё не подвергал он себя такому чудовищному насилию. Отворяя дверь своей комнаты, он так дрожал, что у него подгибались колени, и он вынужден был прислониться к стене.

Он нарочно не надел башмаков. Выйдя в коридор, он подошёл к двери г-на де Реналя и прислушался: оттуда доносился громкий храп. Его охватило полное отчаяние. Значит, у него уже теперь нет никакого предлога не пойти к ней. Но бог ты мой! — что он там будет делать? У него не было никакого плана, а если бы даже и был, он чувствовал себя сейчас до такой степени растерянным, что всё равно не мог бы его выполнить.

Наконец, сделав над собой невероятное усилие, чувствуя, что ему в тысячу раз легче было бы пойти на смертную казнь, он вошёл в маленький коридорчик, примыкавший к спальне г-жи де Реналь. Дрожащей рукой он отворил дверь, которая пронзительно скрипнула.

Спальня была освещена, на камине под колпачком горел ночник — вот беда, только этого не хватало! Увидев его, г-жа де Реналь мгновенно вскочила с постели. «Несчастный!» — вскричала она. Произошло маленькое замешательство. И тут у Жюльена вылетели из головы все его тщеславные бредни, и он стал просто самим собой. Быть отвергнутым такой прелестной женщиной показалось ему величайшим несчастьем. В ответ на её упрёки он бросился к её ногам и обхватил её колени. А так как она продолжала бранить его, и страшно сурово, он вдруг разрыдался.

Когда через несколько часов Жюльен вышел из спальни г-жи де Реналь, про него можно было сказать, как принято говорить в романах, что больше ему уж ничего не оставалось желать. И в самом деле, любовь, которую он к себе внушил, и то неожиданное впечатление, какое произвели на него её прелести, даровали ему победу, коей он никогда не достиг бы всеми своими неуклюжими хитростями.

Но даже и в самые сладостные мгновения этот человек, жертва своей нелепой гордыни, пытался разыгрывать покорителя женских сердец и прилагал невероятные старания испортить всё, что в нём было привлекательного. Вместо того чтобы упиваться порывами страсти, пробуждённой им, и раскаянием, которое ещё увеличивало их пылкость, он ни на минуту не позволял себе забыть о своём долге.

Он боялся, что потом будет горько сожалеть и уронит себя в собственных глазах, если хоть немножко отступит от того идеала, который он сам для себя выдумал. Короче говоря, как раз то, что делало Жюльена существом высшего порядка, и мешало ему вкушать счастье, которое само шло ему в руки. Так шестнадцатилетняя девушка с очаровательнейшим цветом лица считает своим долгом румяниться, отправляясь на бал.

Перепугавшись до смерти при виде Жюльена, г-жа де Реналь сначала ужасно растерялась, а потом уже никак не могла справиться со своим смятением. Слёзы Жюльена, его отчаяние сразили её.

Даже когда ей уж не в чем было отказывать Жюльену, она вдруг снова в порыве самого искреннего негодования отталкивала его и тут же снова бросалась в его объятия. Во всём этом не было ничего преднамеренного. Она уже считала себя бесповоротно погибшей и, преследуемая видением ада, пряталась на груди Жюльена и осыпала его бурными ласками. Словом, здесь было всё, что только возможно для полного блаженства нашего героя, вплоть до природной пылкости, разбуженной им в этой женщине, если бы он только умел насладиться всем этим. Жюльен уже ушёл, а она долго ещё трепетала в страстном волнении и замирала от ужаса, терзаемая муками раскаяния.

«Боже мой! Это и есть счастье любви? И это всё?» — вот какова была первая мысль Жюльена, когда он очутился один у себя в комнате. Он пребывал в том состоянии искреннего изумления и смутной растерянности, которые овладевают душой, когда она наконец достигла того, к чему так долго стремилась. Она привыкла желать, но теперь желать уже нечего, а воспоминаний у неё ещё нет. Как солдат, возвратившийся с парада, Жюльен тщательно перебирал в памяти все подробности своего поведения. «Не упустил ли я чего-нибудь из того, что мне повелевает мой долг? Хорошо ли я сыграл свою роль?»

И какую роль? Роль человека, привыкшего быть неотразимым в глазах женщин.

Не turn’d his lips to hers, and with his hand

Call’d back the tangles of her wandering hair.

«Don Juan», c. I, st. CLXX[57]

Хорошо, что, на счастье Жюльена, г-жа де Реналь была так изумлена и потрясена, что не могла заметить нелепого поведения этого человека, который в один миг стал для неё всем на свете.

Когда уже начало светать, она стала уговаривать его, чтобы он ушёл.

— Боже мой, — говорила она, — если только муж услышит шум, я погибла!

Жюльен, который за всё это время успел придумать немало всяких фраз, вспомнил одну из них:

— А вам было бы жаль расстаться с жизнью?

— Ах, сейчас — да, ужасно! Но всё равно я бы не пожалела о том, что узнала вас.

Жюльен счёл долгом для поддержания своего достоинства выйти от неё, когда уже было совсем светло и без всяких предосторожностей.

Неослабное внимание, с каким он постоянно следил за каждым своим движением, одержимый нелепой идеей показать себя опытным мужчиной, оказалось всё-таки полезным в одном отношении: когда они встретились с г-жой де Реналь за завтраком, его поведение было верхом осторожности.

А она не могла взглянуть на него без того, чтобы не покраснеть до корней волос, а вместе с тем не могла прожить и секунды без того, чтобы не поглядеть на него; она сама чувствовала, что смущается, и оттого, что она изо всех сил старалась скрыть это, смущалась вдвое. Жюльен только один раз поднял на неё глаза. Г-жа де Реналь сначала восхищалась его выдержкой. Но когда этот единственный взгляд так больше и не повторился, она испугалась. «Неужели он уже разлюбил меня? Увы! Я стара для него, я на целых десять лет старше!»

Когда они шли из столовой в сад, она вдруг схватила его руку и крепко сжала её. Изумлённый и застигнутый врасплох этим необычайным проявлением любви, он посмотрел на неё пламенным взором. Она показалась ему такой красивой за завтраком! Правда, он сидел, опустив глаза, но всё время он только и представлял себе, как она необыкновенно прелестна. Этот взгляд утешил г-жу де Реналь; он не совсем рассеял её опасения, но как раз эти-то опасения почти совсем заглушали её угрызения совести по отношению к мужу.

За завтраком муж ровно ничего не заметил, но нельзя было бы сказать этого о г-же Дервиль; она решила, что г-жа де Реналь стоит на краю бездны. В течение целого дня, движимая отважным и решительным чувством дружбы, она не переставала донимать свою подругу разными намёками, чтобы изобразить ей в самых зловещих красках страшную опасность, которой она себя подвергала.

Госпожа де Реналь горела нетерпением поскорее очутиться наедине с Жюльеном; ей так хотелось спросить его, любит ли он её ещё. Несмотря на всю свою беспредельную кротость, она несколько раз порывалась сказать подруге, что она лишняя.