У Селины не было выбора. Вся ее энергия ушла на то, чтобы удержаться от убийства этой женщины; продолжать разговор она была не в силах.

— У меня идея. Если ты меня проведешь в квартиру этого парня, я сама сделаю фотографии. Когда остальные вернутся из Вашингтона, я буду на них давить, пока они не придумают, что делать. Я все стены увешаю увеличенными снимками; они повернуться не смогут без того, чтобы не встретиться глазами с чучелом тигра. Все-таки предполагается, что мы Воины Дикой Природы. Если это действительно так ужасно, как ты говоришь, нам придется что-то сделать. Тебе и мне. Ты меня туда проведешь, я сделаю снимки. У меня есть оборудование. Проявитель, пленка, даже панорамная камера, чтобы добиться лучшего эффекта.

Сердце Селины снова забилось, она начала дышать. Только голос еще не вернулся. Но рядом с Бонни голос был ни к чему.

— О Господи! — Бонни зажала рот рукой. Кожа вокруг веснушек побагровела. — Дверь. О Господи — я же захлопнула дверь! — Она сделал шаг и споткнулась о мусорный бачок. Румянец внезапно исчез, лицо стало почти серым. — Ключи. Всё. Я отрезана от офиса, от квартиры. Даже денег нет — о Господи, о Господи! Что же делать?

Хотя это шло вразрез со всем тем, чему ее научила жизнь в Готам-сити и тем, что привело ее сюда, Селина шагнула вперед и обняла Бонни за дрожащие плечики. «Может она не совсем захлопнулась. Дай-ка мне попробовать. Иногда я могу сладить с замком».

Несколько минут спустя обе женщины снова были в офисе Воинов.

— Вау! Мне прямо не верится, что ты это сделала! Просто потрясла дверь пару раз, и она открылась. Вау! — все это Бонни повторяла уже в десятый раз.

— Да, пустяки, — на самом деле это было не так просто, но Селина надеялась, что Бонни не разглядела стальную отмычку в ее ладони. Ей совсем не хотелось раскрывать своих тайн.

— Нет, не пустяки. Я думала, что попала в настоящую беду. Теперь уж тебе придется взять меня с собой к тому парню. Добром за добро. Когда мы туда пойдем?

Сомнения слой за слоем ложились на лицо Селины — их было так много, что даже Бонни заметила.

— Я не боюсь, и я хороший фотограф, — она посмотрела на стенные часы: начало шестого. — Я могу тебе показать. Я забрала у коллег все оборудование. Я предчувствовала, что на практике мне придется не только отвечать по телефону. Я надеялась, что они меня куда-нибудь пошлют…

Селина качала головой, пятясь к двери.

— Пожалуйста… Ну пожалуйста, дай мне шанс… Кстати, как тебя зовут? Если мы собираемся вместе достать этого парня, мне надо хотя бы знать твое имя.

Рука Селины нащупала дверную ручку, но не повернула ее. «Селина.

Селина Кайл».

— Селина. Мне нравится. Богиня луны. Диана. Охотница. Отличное имя для Воина Дикой Природы. Разве бывают Воины Дикой Природы — или какие угодно воины — по имени Бонни? Послушай, уже шестой час. Сейчас я запру помещение, возьму ключи, мы пойдем пообедаем и разработаем план. Я классно строю планы…

Ни одно из оборонительных сооружений Селины не было готово защитить ее от натиска дружеских чувств. Она совершенно онемела, и это заметил бы любой, кроме Бонни. Та принимала молчание за знак согласия.

— Куда мы пойдем обедать? Я тут знаю немного мест. Я всего несколько недель в Готаме. Я знаю неплохой итальянский ресторанчик, но там всегда полно народу. Нас могут подслушать. Как ты думаешь, нам ведь не нужно, чтобы нас подслушивали — я имею в виду, если мы собираемся забраться в чью-то квартиру? Может лучше взять еду с собой? Или я могу приготовить…

— Подожди, — Селина обрела голос. — Разве кто-то говорил о том, чтобы забраться куда-то?

— Послушай, но ты же вскрыла замок, так ведь? Я хочу сказать, что я все-таки не из Канзаса. Я уже трясла дверь, мне не удалось ее открыть. Я знаю, что ты не просто ее дергала, хотя и не видела, что ты там делала.

Стало быть, ты в этом мастер. А как иначе ты могла узнать все об этом парне, правильно? Он тебе не друг и даже не знакомый, правильно? Ну, так как, идем в ресторан или берем с собой? Как ты считаешь?

— Берем с собой, — вяло пробормотала Селина и поплелась за щебечущей девушкой на улицу.

Брюс Уэйн сидел в своей библиотеке, окруженный раскрытыми книгами на многих языках, каждая из которых была издана не менее сорока лет назад.

Были там и кипы газет, в коих провозглашалось наступление нового мирового порядка, весьма похожего, впрочем, на старый. Рядом лежал готамский телефонный справочник.

Если верить Библии, человечество говорило на одном языке, пока наследники Ноя не предприняли восхождение на небеса с помощью Вавилонской башни. Незваные гости оказались некстати. Башня была разрушена, и на следующее утро выжившие потеряли способность понимать друг друга. Хотя предумышленное убийство, по свидетельству Книги, появилось еще раньше, войны, раздоры и нетерпимость выросли именно на развалинах Вавилонской башни. Если понимать эту историю буквально, то Вавилонская башня была разрушенным зиккуратом Вавилона, страны, известной ныне под именем Ирака, где войны, раздоры и нетерпимость процветают до сих пор. Если же, с другой стороны, эта история была метафорой, то башня могла быть воздвигнута в самых разных местах, включая Бессарабию.

— Это выглядит так, будто все мировые лидеры, все ученые, политики собрались в 1919 году и сказали: этот мир слишком сложно устроен. Давайте сделаем его попроще. Сделаем вид, что этих стран и этих людей не существует. Перерисуем карты, изменим написание названий и через пятьдесят лет никто ни о чем и не вспомнит.

Альфред, который раздвигал шторы на окнах, чтобы впустить утреннее солнце, отвечал на жалобы Брюса пренебрежительным сопением. Не привыкший делать что-либо наполовину, его друг и работодатель после той зловещей встречи с Гарри Маттесоном поспал несколько часов и с головой окунулся в исторические изыскания. Бэтмэн снова поставил себе труднодостижимую цель.

— Что ж, это дало свои результаты, — заметил дворецкий, когда золотой свет ворвался в комнату. — Возникли сверхдержавы, и вы не можете отрицать, что во времена вашего детства и юности все действительно было очень просто. К тому времени, как появились компьютеры, никто и не вспоминал о былой вражде и конфликтах.

Брюс захлопнул книгу. В воздух взвилось облачко пыли, пронизанное солнечным лучом. «Но на самом деле это не так. История Соединенных Штатов насчитывает всего пять веков — по меркам остального мира, срок недостаточный для того, чтобы взрастить настоящую неприязнь. Чем дальше я углубляюсь в прошлое, тем больше встречаю ненависти, причем она никуда не исчезает. Те люди в 1919 ничего не упростили, они только заложили еще один слой противостояния. Существует по меньшей мере три сообщества, которые могут быть гордоновскими бессарабами, и каждое из них готово применить оружие против двух других».

Альфред нахмурился, больше на пыль, оседающую обратно на книги, чем на комментарий Брюса. «Когда я был подростком, все страшно боялись анархии. Мои учителя называли это балканизацией. Коммунизм и фашизм выглядели вполне приемлемым решением этой проблемы. Большие силы держат маленькие под контролем. Кажется, я припоминаю, что Бессарабия — это где-то в районе Балкан».