Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам Эрстед надышался ядовитой дрянью куда сильнее Гамулецкого, но старался не подавать виду. Если уж старик так держится, нам и подавно грех давать слабину. От нюхательной соли он отказался, но поданной Никитой еде – пирогу-рыбнику, мясной кулебяке и соленым груздям – отдал должное. Как и смородиновой настойке, которую хозяин всячески рекомендовал. Откушав с немалым удовольствием, Эрстед убедился: иллюзионист знает толк не в одних китайских чаях да хитроумной машинерии.
Два часа пролетели стрелой. Вставая из-за стола, полковник был готов к дальнейшим подвигам.
– Спускаемся? Думаете, времени прошло достаточно?
– Уверен. Все органические растворители, которые я использовал, весьма летучи. По крайней мере предварительные результаты будут видны.
В подвал спускались с опаской. Эрстед распорядился, чтобы Никита с подсвечником шел позади всех. Едва, мол, махнут тебе рукой – замри на месте и дальше не суйся. Однако страхи оказались напрасны. Вонь в подвале ощущалась, но вполне терпимая. Можно дышать, не боясь грохнуться в обморок.
– Ну-ка, поглядим…
Картина в большинстве кювет не слишком вдохновляла. Желто-белесая жижа, точь-в-точь моча больного диабетом, еще не посетившего лечебный курорт в Лугачовице, – или жалкий осадок под слоем мутной жидкости.
– Теперь мы знаем: ксилоидин в двууглеродистом водороде не растворяется, – констатировал неунывающий Эрстед, сверившись с записками. – Зато смеси растворителей…
– А это что такое? – Гамулецкий стоял в дальнем конце стола, у последних номеров. – Смотрите, Андерс Христианович!
И, прежде чем датчанин успел его остановить, проворно запустил руку в кювету.
– Побойтесь Бога, Антон Маркович! Зачем же руками хватать?
Неугомонный старик виновато потупился:
– Привычка. Все надо на ощупь попробовать…
– Хорошо, что там не было кислоты или щелочи. Обожглись бы, – ворчливо выговаривал ему Эрстед. – Кстати, а где образец?
Он уставился на кювету, испачканную черной грязью. За исключением нее, кювета была пуста.
– У меня в руке, – тоном удачно напроказившего мальчишки сообщил восьмидесятилетний фокусник. – По консистенции напоминает сырую глину. Мнется, лепится… и сохнет прямо в пальцах. Вот, извольте взглянуть.
Гамулецкий продемонстрировал кругляш неправильной формы. Более всего тот напоминал крупную сливу, черную от спелости.
– Хм… любопытно… – забыв о наставлениях минутной давности, датчанин в свою очередь ткнул в кругляш пальцем. На образовавшуюся вмятину он воззрился, как Моисей на пылающий куст. – Говорите, быстро высыхает?
– Совершенно верно, голубчик.
– Если не возражаете, помните его еще чуточку. Глядишь, скорее застынет. Тогда и увидим, что у нас получилось.
Не сговариваясь, оба естествоиспытателя опустили глаза на листок бумаги, где были перечислены компоненты «сливы».
– Значит, смесь растворителей. Плюс дополнительный загуститель… С остальным разберемся потом. Есть у меня подозрение, Антон Маркович, что вы держите самый перспективный образец.
Гамулецкий продолжал усердно мять «сливу» в пальцах. Та уже не пачкала руки. Когда по прошествии четверти часа образец застыл окончательно, он походил на толстую сигару, которую изваляли в угольной пыли. Забрав «сигару» у иллюзиониста, Эрстед в задумчивости постучал ею по столу, колупнул ногтем.
– Твердая, как камень. Гвозди забивать можно.
– Вы изобрели молоток! – хихикнул старик. – Мастеровые вас благословят! Но нас, если вы помните, интересует другое применение этого чуда. Испытаем?!
Взгляд хозяина дома пылал боевым задором.
– Только не здесь! Мы понятия не имеем, каков будет эффект. Нужно уединенное место, где мы проведем испытания без свидетелей. Иначе нас могут неправильно понять.
– Вы совершенно правы, Андерс Христианович! Как же это я дал промашку? Случись взрыв – мигом примчится полиция, жандармы… Нет, нам с вами эксцессы ни к чему. Тем паче вы иностранец, особа под подозрением…
В словах и движениях Гамулецкого пробилась суетливость, ранее не свойственная мэтру. Это неприятно удивило Эрстеда.
– Едемте за город! Я велю Никите пригнать извозчика.
– Погодите. Вы ведь помните, в чем заключалась исходная проблема?
– Гигроскопичность!
– Вот и проверим. Никита, графин воды и стакан!
Наполнив стакан, Эрстед окунул туда «сигару» и пару минут болтал ею в воде. После чего извлек предмет исследований, провел по нему пальцем.
– Ни малейших признаков размягчения. Дайте мне платок.
Он тщательно вытер образец и протянул его хозяину дома:
– Убедитесь, Антон Маркович. Никаких следов влаги.
– Замечательно, голубчик! Едемте!
Миновав здание Лесного института, пролетка выбралась на Муринский выезд. Петербург остался позади. В спину летел перезвон колоколов; по правую руку за деревьями маячила россыпь крестьянских изб, крытых соломой, – «богоспасаемое сельцо Спасское», как пошутил Гамулецкий. Свернув на развилке влево, к лесу, пролетка отмахала, подпрыгивая на ухабах, еще сажен сто и остановилась.
– Приехали, – сторожась извозчика, шепнул Эрстеду фокусник. – Место тихое, безлюдное. Даже будочника тут отродясь не видали…
Сидевший рядом с кучером Никита велел тому «вертать» к выезду и ждать там, спрыгнул на землю и помог хозяину выбраться из пролетки. Эрстед обошелся без помощи слуги. Когда они углубились в лес, багряно-золотое великолепие осени, столь редкое для здешних промозглых краев, обступило людей. Под ногами шуршала палая листва. Датчанин дышал полной грудью, наслаждаясь горьковатой прелью.
«Ну не кощунство ли, – думал он, – нарушить эту глубокую мирную тишину грохотом взрыва? Отравить густой и терпкий воздух гарью? Увы, наука требует жертв…»
Смеркалось. Последние лучи солнца насквозь пронизывали лес. Пурпурные спицы тыкались в заросли, высвечивая часть шершавого ствола, ажурное кружево кустарника, грозди рябин, ядреный подберезовик с листком клена, прилипшим к масляной шляпке; наособицу торчал черный пень, похожий на постамент для языческого изваяния.
Пристроив «сигару» на краешке пня, Эрстед взял у Никиты пороховницу и стал насыпать дорожку. Он не хотел рисковать.
– Прошу всех отойти подальше.
Слуга с готовностью повиновался, резво удрав чуть ли не в самую чащу. Гамулецкий, сгорая от любопытства, попятился с неохотой, не дальше соседнего дерева. Эрстед сперва хотел настоять, чтобы старик ушел подальше, но решил не вступать в долгий спор и достал серебряную коробку с фосфорными спичками. Едва порох вспыхнул, он со всех ног бросился прочь – и силой увлек фокусника за могучий дуб, способный выдержать удар пушечного ядра.