Однажды даже некоего командора приговорили к лишению духовного звания, потому что он по собственной вине, поддавшись легкомыслию и своенравию, погубил лошадь. Один человек привел свою больную лошадь к тамплиерам, которые славились как хорошие ветеринары. Животное выздоровело, и этот командор оседлал ее и пустил галопом. Вдруг он заметил зайца и погнался за ним. Лошадь упала, покалечилась и погибла от потери крови. Орден оказался перед трудным выбором: заменить владельцу пропавшее животное или выплатить издержки.

Сколь ни досадно, этот случай квалифицировался как воровство. Аналогичной епитимье подвергли другого слишком раздражительного брата, который, нечаянно разбив стеклянный кубок, швырнул осколки на пол. Воровство, и к тому же сознательное! Так же квалифицировали оплошность некоего брата из Монпелье, который решил испытать свой меч и сломал его. Воровством считалось и проявление недозволенной инициативы, если она оборачивалась бедой — как, например, в случае с братом Жаком де Раваном, который в обществе братьев-служителей и туркополов вышел из Акры, направился по Казаль-Робертской дороге (между Назаретом и Тивериадским озером) и подвергся нападению сарацин, перебивших весь отряд. Брата Жака лишили духовного звания и заковали в колодки. Воровством — причем в особенно тяжких размерах — посчитали легкомыслие садовников и виноградарей, без разрешения покинувших Акру, чтобы весело поужинать за городом. Возвращаясь обратно в ночное время, они наткнулись на сарацин. Те, кому удалось спастись, не лишились духовного звания только по причине полученных серьезных ранений. Воровством являлись и несанкционированные расходы, даже мелкие, ибо они наносили урон Ордену. Брат Жан Бушдельевр (может быть, его имя следует читать Бек де Льевр) пошел по неверному пути, истратив двести безантов на строительные работы, и не смог дать точный ответ, как именно тратилась эта сумма. Его спасла хорошая репутация, но все же он был исключен из Ордена. В тот же день капитул приговорил к лишению духовного звания брата, который продолжал держать свою свечу зажженной, несмотря на то, что командор приказал ему потушить ее.

По нескольким приведенным примерам видно, какие именно проступки выносились на обсуждение капитула и как применялся Устав. Автор Уложений, живший в Святой Земле, приводит случаи, иллюстрирующие преимущественно повседневную жизнь и атмосферу, царившую в среде тамплиеров на Востоке, хотя некоторые прецеденты имели место в Испании или Лангедоке (происшествие с мечом в Монпелье).

Подчищая свои пергаменты, наш тамплиер избегал неприятных инцидентов, которые были неизбежны в карьере рядового брата. Он получил доступ на заседания капитулов. Суждения его отличались вдумчивостью, он имел собственное мнение, иногда позволял себе сдержанно пошутить. Он исходил из тех соображений, что справедливость на Востоке незначительно отличается от того, как ее понимают на Западе. Создавалось даже впечатление, что на Востоке правосудие более сурово. Действительно, по свидетельству Уложений, близость и обыденность смертельной опасности, частые стычки с врагом требовали большей бдительности и не располагали к проявлению снисходительности. Подвергнутые епитимье не имели права участвовать в битвах, но в силу необходимости, вероятно, исполнение наказания отсрочивалось либо его сроки сокращались. Острая нехватка личного состава, усугубленная потерями, не позволяла отказываться от умелых воинов. Ведь наиболее доблестные бойцы далеко не всегда становились образцовыми монахами, даже под знаком креста тамплиеров…

Тамплиер Жослен живал в богатых дворцах графа де Труа. Если танцы, смех и светский блеск изгладились из его памяти, он все же не забыл длинные поэмы, исполнявшиеся труверами, ибо Шампань являлась традиционной покровительницей разного рода изящных искусств. Он был достаточно образован, чтобы в часы досуга переписывать стихи, которыми втайне продолжал восхищаться. Это было время, когда его мятущаяся душа искала свой путь и жаждала обрести смысл земного существования. Романы Кретьена де Труа служили ему утешением в его уединении. Однажды из Германии прибыл некий трубадур. Он знал наизусть «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, но в Труа никто не понимал немецкого языка. Пришлось сделать перевод и сократить поэму. Поговаривали, что она представляет собой версию «Персеваля» Кретьена де Труа или Гийо Прованского, которого Вольфрам фон Эшенбах, путая по незнанию, именовал Гийо Провансальским. Жослен не поленился выписать для себя несколько отрывков:

«Мне хорошо ведомы доблестные рыцари, обитающие в замке Монсальваж, где хранится Грааль. Это тамплиеры, пустившиеся в дальний путь в поисках приключений. Каков бы ни был исход их битв — победа или поражение, они все принимают с безмятежным сердцем, ради искупления своих грехов. Эту крепость населяет отряд искуснейших воинов. Расскажу вам об их пище: все, что они потребляют, готовится из одного драгоценного камня, который по своей сущности есть сама чистота… Именно благодаря свойству этого камня феникс сжигает сам себя и становится пеплом, но затем вновь возрождается из пепла. Благодаря этому камню феникс преображается, чтобы явиться взорам еще прекраснее, чем прежде… Камень этот придает человеку такую крепость, что плоть и кости тотчас обретают молодость. Он также носит название Грааль.

В один прекрасный день он спустился с небес — вот откуда его замечательные свойства. В день, когда мы празднуем Святую пятницу, можно увидеть голубя, парящего с небес, держащего в клюве маленькую белую гостию, которую он кладет на этот камень…

Желающим отправиться на поиски Грааля хочу поведать о его признаках. По краям камня можно разобрать волшебную надпись, перечисляющую имена и все потомство тех, кому суждено предпринять столь блаженное путешествие… Бедные и богатые равно ликуют, получив предуведомление, что им следует присоединиться к святому воинству. Избранные стекаются со всех краев земли; греховные помыслы, порождающие ложный стыд, навечно оставляют их, а на небесах их ожидает прекрасное воздаяние…»

«Романический» символ этого камня не нашел отражения в комментариях. Тем сильнее молодой рыцарь грезил о замке Монсальваж, охраняемом тамплиерами. Ибо в связи с ними Вольфрам фон Эшенбах, возможно сам тамплиер или примкнувший к ним, заговорил о Граале, который — чаша ли или камень — символизировал веру христианскую. Как часто Жослен возвращался мысленным взором к таинственному замку Монсальваж, о котором одни утверждали, что он расположен на рубежах Испании, на границе с сарацинами, а другие помещали его в Святой Земле! «Король-грешник», раненый и не способный обрести здоровье, — кто подразумевался под этим образом? Разве не король Иерусалимский, чье королевство наполовину находится в руках неверных и которому нужно освободиться от такого бремени? А может быть, волею случая или по прихоти поэта бедного короля вообще окружали только тамплиеры, оставшиеся его единственной опорой? Для Жослена эти мысли звучали как внезапно услышанный призыв о помощи. Он стремился исполнить свой долг, до конца принести себя в жертву и, подобно фениксу, возродиться из пепла, чтобы обрести райское блаженство. Он вступил в ряды тамплиеров не из страха перед завтрашним днем и не из-за неприятия мирской суеты, но чтобы сражаться за морем. Он горел желанием отправиться в Святую Землю. Но сколь ни страстно было его желание, оно пока не исполнилось. Недостаточно было предложить свою кандидатуру — требовалось, чтобы ее утвердили заслуженные члены Ордена. Путь в Святую Землю открывался только тем тамплиерам, которые были выдвинуты согласно обычаям и законам Ордена. Собственно говоря, в верхах полагали, что военная обстановка может испортить добрые орденские обычаи, что близость сарацин чревата дурным влиянием на новичков. Требовалось время, чтобы понаблюдать за поведением новобранцев и завершить их становление в качестве рыцарей Храма. Иначе что подумают Великий магистр и высшие орденские сановники, получив контингент плохих воинов, которые не торопятся проявить отвагу, прохладны к делам религии и, несмотря на принесенные обеты, готовы приспосабливаться, то есть сдаваться, при первых столкновениях? Какой приговор они вынесут тем, кого здесь напринимали в Орден? До какого попустительства можно дойти? На Востоке требовались надежные люди, наделенные железным телом и стальным характером. На них возлагалась последняя хрупкая надежда королевства Иерусалимского. Немалым резоном являлась и необходимость управлять доменами Ордена тамплиеров, вести хозяйство, торговлю, учет — словом, увеличивать, насколько возможно, богатство, чтобы оплачивать ведение войны. Возведение и ремонт крепостей, содержание и экипировка их защитников (рыцарей и братьев-служителей Ордена тамплиеров, а также вспомогательных войск) пожирали все доходы командорств Запада. Следовательно, возникала необходимость обучения искусству управления знакомых только с войной, турнирами, охотой и верховой ездой молодых рыцарей, тем более что эти молодые рыцари были очень разные. Большинство из них не владело грамотой. Умевшие писать и читать ценились на вес золота и становились объектами особой заботы. Их часто перебрасывали с места на место, дабы они набирались опыта. Именно из их числа по преимуществу избирали командоров и будущих сановников. Но лишь по достижении зрелого возраста их квалификация почиталась достаточной для назначения на первые должности. Орден богател и испытывал серьезные трудности, если пользоваться современной терминологией, с «центральной администрацией» и «зарубежными отделениями». Поэтому юный брат Жослен мог сколько угодно проявлять нетерпение в отношении отъезда в Святую Землю. Так как он обладал красивым почерком и немного знал латынь, ему поручали переписывать хартии и вести приходно-расходные записи. Его посылали также собирать налоги, контролировать выдачи, надзирать за хлебопашцами и волопасами, проверять ход ремонтных работ на какой-нибудь ферме, доставлять послания в Провен, сопровождать перевозку денег в Париж. Куломьер являлся небольшой обителью, однако, располагаясь на пересечении путей, ведущих в Реймс, Провен, Сане и Париж, выполнял полицейские функции и служил перевалочным пунктом. Когда здесь останавливался проездом важный сановник, ему выделяли эскорт, численность которого зависела от степени почтения к его достоинству. Если к этим многочисленным мирским повинностям добавить время, посвящавшееся богослужениям и молитвам, то становится очевидным, что Жослен никогда не был предоставлен самому себе. Но разве Устав не требовал, чтобы тамплиеры никогда не пребывали в праздности, вкладывая в свои дела весь талант и силу воли? Переведенный в Провен, затем в Бонлье и, наконец, в Париж по милости одного важного гостя, который обратил на него внимание, Жослен проводил годы в ожидании отправки в Святую Землю, вращаясь среди других братьев, так же, как он, жаждущих битв. Но разве не повиновение требовалось от него превыше всего? Как-то раз он имел неосторожность проявить свое нетерпение, что привело к продлению его пребывание в Куломьере, чтобы пресечь малейшие проблески независимости, личной инициативы и высокой самооценки, которую не следовало показывать. Брат Жослен покорился, обуздав гнев и проглотив слезы. Как и многие другие, он постепенно оставил мечты о личных подвигах. Он смирился с работой, которая вменялась в обязанность для послушания, горестно сознавая, что Ордену нужнее солдаты, чем отважные герои. Демонстрируя покорность, он переезжал из одного командорства в другое и быстро приобрел необходимые познания. И вот, несмотря на свою молодость, он попал в число известных людей Ордена, и старшие братья готовили его к занятию высоких должностей. Каковы же были повседневные занятия тамплиеров и как функционировали их домены?