Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спиноталамические и спиноретикулярные проводящие пути?
— Именно. Вместо источника наслаждения появился источник боли…
Томас молча смотрел на Сэм.
— Затем он дал ей осколок стекла.
Образы Синтии — воспоминания этого утра — промелькнули перед внутренним взором Томаса: он снова увидел ее корчащееся тело, все в крови, услышал умоляющие рыдания всякий раз, когда она вонзала осколок в свое тело.
— И еще они сказали, — продолжала Сэм, — что болевой импульс, порожденный рассечением ткани, вероятно, приостанавливался, не достигая ее мозга, и превращался в сигнал, который прямо стимулировал центры наслаждения. Он перезаписал ее, профессор, как в нелегальных студиях, а затем наблюдал, как, кромсая себя, она прокладывает путь к экстазу.
— Боже мой, — прошептал Томас.
Ее округлившиеся колечком губы… Она кричит, испытывая оргазм за оргазмом.
«Он заставил ее исполосовать себя. Он заставил ее захотеть исполосовать себя».
Сэм быстро заморгала.
— Скоро вы увидите это сами, Том… Бога нет, поверьте мне.
У него скрутило кишки.
«Что, черт возьми, происходит? Проснись… Да проснись же ты!»
— Выходит, цель Кэссиди в этом, да, профессор?
Томас стиснул руки, чтобы они не так тряслись.
«Он перезаписал ее, как в нелегальных студиях…»
Местное отделение ФБР оказалось меньше, чем ожидал Томас, и, кажется, было покинуто всеми, кроме уборщиц.
— Трудно поверить, что у нас тут важная контора, правда? — сказала Саманта, жестом приглашая его в свою кабинку.
Томас улыбнулся, про себя каталогизируя — от чего, признаться, давненько отвык — разные детали, говорящие о хозяине данного рабочего места. Ничто не удивило его, кроме, разве что, булавок с синими головками, наколотых в виде сердечка на столе Сэм. Он кивнул на висящую на гвозде шапочку «Нью-Йорк рейнджерс».
— Вы, оказывается, болельщица?
— Жуткая, — сказала Сэм, усаживаясь в кресло.
Она хрустнула пальцами и принялась стучать по клавиатуре.
— А вы? — спросила она.
— Слишком это нервно.
— Так вы один из этих?
— Из кого?
Сэм пролистнула несколько ярких «окон» на плоском экране своего монитора.
— Один из тех, для кого важнее всего результат.
— Думаю, я…
— Вот, — прервала его Сэм. — Мозг Нейла Кэссиди.
Экран запестрел поперечными разрезами нервных клеток, подкрашенными люминесцентными красками и по форме напоминавшими каштаны. На какой-то миг показалось невозможным, что эти картинки тем или иным образом связаны с его лучшим другом, не говоря уже о том, что Томасу пришлось увидеть сегодня утром на видео. Они казались слишком абстрактными, слишком специфическими для того, чтобы служить движущей силой сегодняшних событий.
Однако же служили.
— Согласно приложенному заключению, — сказала Сэм, — нет никаких оснований полагать, что у Кэссиди отсутствуют цепочки стыда и вины. Определенно перед нами не махровый психопат.
Но Томас и без нее это знал. Поведение Нейла не обнаруживало склонности к явной психопатии или, говоря более обобщенно, к личностному психическому расстройству антисоциального характера. Они с Нейлом были близки достаточно давно, и, как бы умело психопат ни скрывал ущербность своего сознания, это длилось бы недолго; рано или поздно психопаты всегда проявляют свойственную им бессердечность.
— Жутковато, но красиво, — добавила Сэм. — Хотите, я сделаю вам распечатку?
— Пожалуйста, — сказал Томас.
Он еле шевелил языком. Одно дело было встретиться с агентами ФБР и совсем другое — приехать сюда, пройти по всем этим коридорам. Он напомнил себе, с каким именно учреждением связался, со всеми вытекающими отсюда опасностями и западнями. В общем и целом вы могли зависеть от людей и ждать от них рационального подхода. Но от учреждения… Особенно такого ужасного, как ФБР. Не важно, насколько разумные решения принимаются на том или ином скрещении ходов лабиринта, плачевный факт остается фактом: вы попросту не можете верить в то, что в конце концов они приведут к чему-нибудь разумному.
— Как вы это достали? — спросил Томас, когда первые листы стали падать ему в руки из лазерного принтера.
— Из АНБ.
К разговору о чудовищных учреждениях.
— А они откуда?
— Сегодня довольно многие подвергаются такому сканированию. — Сэм искоса улыбнулась ему такой особой, но милой улыбкой. — Хотите увидеть ваш снимок?
— Шутите?
— Отнюдь. Можете убедиться.
Она проскочила еще несколько «окон», ввела код, затем просмотрела список, похоже, состоявший из дат и временных засечек. На экран выскочило, как чертик из табакерки, изображение другого мозга, на сей раз трехмерное, расцвеченное меняющимися красками наподобие контуров синоптической карты.
— Когда я ввела вас в компьютер, моментальный снимок вашей черепушки был сделан автоматически.
Томас выругался себе под нос.
— Но это же абсолютно бессмысленно без анализа, — сказал он. — Что это вам дает?
— Анализ прилагается, — ответила Сэм со страдальческой улыбкой. — Это все как бы в одном пакете. Вот, посмотрите…
В левом нижнем углу открылось небольшое окошко с текстом. Томас нервно сглотнул.
— Итак, посмотрим, — сказала Сэм. — «Субъект возбужден: в основном состояние страха и беспокойства, несколько агрессивен, абсолютно никаких намерений совершить убийство». Прямо камень с души!.. «У субъекта также отмечаются признаки тоски и дезориентации, а также — о, вот это интересно — сильно развитая склонность к обману».
Сэм откинулась на спинку кресла и посмотрела на Томаса.
— Вы что-то скрываете от меня, профессор?
«Скажи ей!»
— Только не сознательно, нет, — рассмеялся Томас.
— Вот в чем главная закавыка в нашем деле, — улыбнулась Сэм. — Одни намеки и предположения. Хотя я слышала, что компьютерная техника совершенствуется с каждым годом.
— Несомненно, — мрачно изрек Томас — В моей профессии все занимаются исключительно составлением контекстуальных графиков — этим да еще параллельным поведенческим тестированием. Конечно, тут-то и зарыта собака…
— Контекстуальных графиков?
— Да, они сопоставляют различные поведенческие манеры людей, эмоции, умственную деятельность и так далее с их изображениями. В обиходных понятиях нашего реального мира графики, по сути, и есть соотнесенность этих цветовых пятен.
— Чтение мыслей, — сказала Сэм.