O.T.: А потом, я не просто делаю ту группу громче, а эту – тише. Нет! Я еще их и «пересаживаю», эту туда, а ту – сюда.

Д.М.: И получается, что зрителя мы располагаем так, как если бы он в театре крутился вокруг персонажа.

O.T.: Да, или персонаж с оркестром перемещались бы вокруг него.

Д.М.: Скажем так – это театр для одного человека.

O.T.: А теперь представьте себе, что это все сегодня можно реализовать на большом экране с семиканальным долби стереозвуком! То есть еще и преподнести это так, что человек, зритель, будет сидеть, и вокруг него все это будет происходить! У него мороз по коже будет ходить! А если еще представить себе весь сюжет?! А если картинку добавить?!

Д.М.: А еще же есть виртуальные шлемы PS3, вы видели, нет? То есть человек сидит, он полностью изолирован от реальности, и у него там многоканальный звук, а впереди широкоэкранное видеоизображение.

O.T.: Пиковая дама, кстати говоря, может оказаться привлекательной еще и по этой позиции.

Д.М.: Да. Может стать хитом домашнего видео. То есть хорошего, я имею в виду качественного видео.

O.T.: И в кинотеатре тоже.

Д.М.: Потому что это – зрелище, которое на торрентах скачивать не так интересно… А помните, вы рассказывали мне, что у Филипе есть своего рода живой прототип, которого вы совершенно случайно встретили? Я хочу, чтобы вы вспомнили и рассказали, потому что мне кажется, что Герман-Филипе – это любой творческий человек. И взаимоотношения его с женой, и все внутренние проблемы… так и вы там есть, Олег, то есть любой артист там есть. Это настолько явно, что об этом можно даже не говорить. И вот скажите мне, в первый раз кому вы сказали, что услышите того же Чайковского, но такого, которого вы никогда не слышали? С кем такой разговор был у вас?

O.T.: Мне неудобно будет перед этим человеком. Он в некотором смысле оказывается непонимающим, а он хороший. Вдруг обидится?

Д.М.: Мне просто фраза понравилась, что вы услышите Чайковского, которого вы не слышали. Это мне нравится.

O.T.: Это я сказал музыканту, который знает оперу наизусть – «вы услышите музыку и не узнаете ее»…

Д.М.: Без хулиганства, без всякого…

O.T.: Ни ноты не изменим, а вы ее не узнаете! Он говорит: «Как это может быть? Этого не может быть!» Я объясняю, что это похоже на Луну, которую вы всегда видите только с одной стороны, а показать вам с другой – можете и не узнать! Вы же никогда ее не видели с другой стороны! Так и тут. Вы эту музыку все время слышали с одной точки в пространстве. Я покажу ее с другой – вы никогда ее так не слышали. Я, конечно, немного упрощаю, но в чем главная суть любого изменения? Смещение точки восприятия! Угол зрения меняется. Чем лучше вы знаете предмет с одной точки зрения, тем труднее потом вам будет осознать, что это то же самое, но с другой точки. А если оперу вообще никто из людей не слышал с этой точки зрения? В принципе невозможно было! То есть никто это не реализовал, и никто не мог это сделать. Потому что раньше не было технических условий… Хотя, думаю, что можно было бы это сделать и в акустические времена, правда, за о-о-очень большие деньги, дорогостоящий был бы эксперимент.

Д.М.: Мы с вами только что поняли, как это можно бы было осуществить. Примерно.

O.T.: Представим себе, что мы ставим спектакль в некоем технологическом пространстве, где перемещается все, и зрители как-то двигаются на платформе… И музыканты, и артисты…

Д.М.: И в результате вас бы обвинили в том, что людей тошнит, у них головокружение и прочее. Это была бы карусель и аттракцион.

O.T.: Технологически это очень трудно, только разве что в Северной Корее можно сделать. (Смеются.)

Д.М.: Вы встретили в середине девяностых молодого человека, оперного певца, которому дали почитать сценарий?

O.T.: Вы о прототипе? Нет, это была случайная встреча, знакомство с певцом, который мог бы исполнить Германа в версии фильм-опера. Люба Казарновская нас познакомила. Я с ним проговорил часа два на общие темы: и про музыку, и про Чайковского тоже…

Д.М.: А где разговаривали?

O.T.: В Нью-Йорке разговор был, у него в гостинице. У него был контракт с МЕТ, он там несколько спектаклей пел. Поговорили – и все. Потом мне вдруг пришла в голову идея сюжета.

Д.М.: А его звали Филипе? Нет?

O.T.: Его Франциско звали. Я почему-то хотел букву «Ф» сохранить, чисто интуитивно. А Франциско – слишком прямо указывало бы на него.

Д.М.: А он известный был?

O.T.: Он был тогда достаточно известным в профессиональных кругах, и ему даже прочили славу уровня Доминго, Паваротти. Он был многообещающим исполнителем. Его имя – Франциско Арайза[45].

Д.М.: И вот тогда у вас идея стала оформляться уже в фильм…

O.T.: Сюжет возник тогда, в формате повести. Просто несколько лет пролежал.

Д.М.: А было что-то, что он вам рассказывал, что как-то отразилось на сюжете?

O.T.: Нет, ничего не было. Абстрактная беседа на разные темы. Как-то он запомнился мне, и когда я вернулся домой, решил, что пускай герой будет оперным певцом, который захотел поставить «Пиковую даму»… и сошел с ума, потому что голос потерял. И я стал писать. И когда я это писал, он у меня перед глазами стоял.

Д.М.: ЛСД-терапию вы туда ввели для того, чтобы объяснить этот трансформер, то, что все в голове у него происходит?

O.T.: Да… Хотя, вообще, мне нравится эта грофовская тема.

Д.М.: Она вам нравится чисто теоретически? Или вы ходили там, со Станиславом Грофом общались? Читали?

O.T.: Нет, я с ним не общался. Прочитал несколько его работ и составил свое впечатление.

Д.М.: Не занимались холотропным дыханием?

O.T.: Один раз попробовал.

Д.М.: Как?

O.T.: Ну, это не мое. Как-то я этого не понял.

Д.М.: То есть вам больше нравится читать книги о психоделике, чем применять это на практике?

O.T.: А что такое в вашем понимании психоделика?

Д.М.: У некоторых психоделический взгляд на окружающее дан от рождения, а некоторым для этого нужны какие-то техники, какие-то препараты, еще что-то.

O.T.: Нет, мне не нужно. Потому что достаточно пофантазировать на эту тему. То есть это то, что, видимо, очень давно во мне живет, с раннего детства, какие-то страшные сны я помню.