— Она чувствует всякие вещи. Кровь, минералы. Куда все движется. — Фрейзер Мелвиль напряженно замирает. Я только сейчас замечаю, как дрожит Джой. Будто на улице идет снег и она только что вошла в помещение. — Я пыталась поговорить с Шелдон-Греем, но он меня и слушать не стал. И не он один. Все, кроме ее отца, Леонарда Кролла. Он-то знает, на что она способна. Я пыталась предупредить людей, и тогда Шелдон-Грей сплавил меня с глаз долой. Будьте осторожны, иначе они и с вами так поступят. Спросите Леонарда. Спросите, что он думает по этому поводу. Почему не хочет видеть собственную дочь. Она попробует уговорить вас помочь ей сбежать. А если вы откажетесь, сделает с вами то же самое, что и со мной.

— Простите, — раздается мужской голос. — Джой. — К нам быстро приближается тот самый лысеющий блондин, с которым она ссорилась на парковке перед бассейном. Вид у него решительный и злой, хотя во взгляде прячется стыд. Унижение. Его жена спятила и вытворяет черт знает что, а он расхлебывает последствия. Сколько же их уже было, таких сцен? — Давай, Джой, поехали-ка домой, к детям, — говорит он и тянет ее за плечо. Он явно дошел до ручки, и ему уже все равно, что подумают окружающие. — Простите, пожалуйста, — говорит он, обращаясь ко мне. — Поверьте, я очень старался, чтобы этого не произошло. Джой сама не своя в последнее время.

Она награждает его презрительным взглядом и с горечью произносит:

— Мой муж считает, что женщинам лучше помалкивать.

— Не волнуйтесь, — говорю я мужчине. — Рассказ вашей жены меня заинтересовал. Прошу вас… Джой может остаться, если хочет. Я бы хотела ее выслушать. Джой, что, по-вашему, сделала с вами Бетани?

Лысеющий блондин уже уводит жену прочь. В дверях Джой оборачивается.

Неужели вы не видите, что она творит, Габриэль? — кричит она через весь зал. — Она не просто предсказывает беды! Она их насылает!

Наутро в Оксмит является Фрейзер Мелвиль, в потрепанном льняном пиджаке и неудачно выбранном галстуке. В руках у физика большая коробка, обернутая коричневой бумагой и перетянутая скотчем, которую он, недолго думая, сгружает мне на колени.

— Да-да. Используйте меня как тележку, не стесняйтесь, — улыбаюсь я. — А потом я выплюну монетку. Между прочим, вам придется меня везти, потому что я ни черта не вижу.

Пока я вписываю его имя в список посетителей, физик нервно озирается по сторонам. В учреждениях строгого надзора, сообщает он мне, ему еще бывать не приходилось. Похоже, предстоящее знакомство с Бетани его волнует, но и страшит тоже.

— Тут ведь скорее больница, чем тюрьма, верно?

— Как правило, да, — отвечаю я. — Хотя бывает и наоборот.

Бетани ждет в комнате для встреч, болтает с санитаркой, чье лицо украшают многочисленные пирсинги. Физик протягивает руку, и Бетани бросает мне иронически-горестный взгляд: ты что, мол, не объяснила ему, куда он идет? Отвожу глаза. Пускай сама разбирается. Наконец, не выдержав напора протянутой к ней мощной руки, моя подопечная со вздохом берет ладонь гостя и церемонно ее трясет. Три раза, вверх-вниз. Будто заводная кукла.

— Фрейзер Мелвиль — ученый из Хедпортского университета, — сообщаю я.

— Угу. Рада знакомству, — отзывается она, всем своим видом демонстрируя обратное.

— Я тоже, — говорит физик и поднимает коробку с моих колен. — Причем настолько, что даже принес тебе подарок.

— Мой день рождения уже прошел, — бурчит она, разглядывая его исподлобья. Но я-то вижу: за циничным фасадом разгорается любопытство.

— В Японии, — говорит физик, — когда тебя впервые приглашают в гости, принято приходить с подарком. По-моему, это очень цивилизованный обычай, поэтому я решил понемногу прививать его здесь, в Англии.

Бетани фыркает:

— Ну ладно, гость. Добро пожаловать в мой очаровательный домик за колючей проволокой. Обратите внимание на изящное цветовое решение комнат, а также вот на этого буча в белом халате. Да, и не забудьте об оконных решетках и о несуществующем виде на внешний мир, а также… — перечисляет она, разворачивает бумажную обертку, заглядывает внутрь — и теряет дар речи, изумленно раскрыв рот. На столе красуется большой пластмассовый глобус. Ее явно раздирают противоречивые чувства. Первая реакция — сказать что-нибудь хорошее или даже выдавить из себя «спасибо», но ничего подобного она себе позволить не может и гасит свой порыв. Признаться в позитивной эмоции для нее значило бы нарушить свои принципы.

— Там внутри лампочка, — объясняет Фрейзер Мелвиль, втыкая штепсель в розетку.

Призрачный шар вспыхивает, словно церковный витраж, но на глобусе краски мягче, более завораживающие и неземные. Все так же молча Бетани легонько подталкивает его рукой, и мы смотрим, как он вращается — неторопливый, изящный. Материки выделены рельефом. На их фоне — коричневом с различными оттенками зеленого — сияют лазурью озера. Океаны переливаются всеми тонами ярко-синего, в зависимости от глубины. Ни городов, ни границ на глобусе нет. Единственный намек на существование людей — Суэцкий и Панамский каналы плюс тонкая, почти незаметная паутинка линий: долгота, широта, экваторы. География в чистом виде. Необитаемая Земля.

— Если это какой-нибудь идиотский розыгрыш… — начинает Бетани и тут же замолкает. Впервые ее ранимость предстает столь открыто, во всей своей глубине.

— Люблю розыгрыши, — весело говорит физик. — Но идиотские… уж и не припомню, когда я в последний раз их устраивал. Это тебе. Подарок.

Сколько раз я буду возвращаться к этой сцене и мысленно видеть робкую улыбку, осветившую лицо Бетани в тот миг, когда ее тонкие пальцы с обгрызенными до мяса ногтями коснулись глобуса. Глядя, как она слепо водит руками по раскрашенной пластмассе, я вспоминаю ветеринара, которого я однажды видела, — закрыв глаза и прижавшись ухом к боку больной лошади, он гладил подрагивающую шкуру и слушал.

— Вернусь минут через двадцать, и переберемся в студию, — говорю я. Произнести «Кабинет творчества» я по-прежнему не могу. Особенно в присутствии мужчины, который…

Мужчины, который.

Вернувшись, я застаю их за созерцанием лениво вращающегося глобуса. Лола, медсестра, стоит в дверях — и, похоже, давно. Меня она встречает тревожным взглядом, в котором почему-то мелькает еще и жалость, и многозначительно кивает в сторону физика.

— Ну как, не скучали? — спрашиваю я, хотя прекрасно вижу: что-то стряслось.

— Не, веселились, — откликается Бетани. Вид у нее хитрый и, пожалуй, капельку виноватый.

Физик молчит, но я вдруг замечаю его веснушки — будто крупинки коричневого сахара, рассыпанные по странно бледной коже. В ответ на мой вопросительный взгляд Фрейзер Мелвиль машет рукой. Лола снова пытается что-то мне сообщить, но смысл ее жестов от меня ускользает. Между тем Бетани явно пребывает в той ничейной полосе, что отделяет волнение от маниакального возбуждения.

— Бетани определила место будущего извержения. А также землетрясения в Стамбуле, — подает голос мой шотландец, натянуто улыбаясь. Но интуиция мне подсказывает: причина его расстройства не в этом. Что же она ему наговорила?