Такое чрезвычайное уважение кровных уз в матриархальном «естественном праве» наиболее впечатляюще показано Бахофеном в его интерпретации «Орестеи» Эсхила. Ради своего любовника Эгиста Клитемнестра убила мужа Агамемнона, вернувшегося с Троянской войны. Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, мстит за убийство отца и убивает свою мать. Эринии (или фурии), древние богини-хранительницы материнства, оскорбленные, преследуют Орестея за его поступок. На его защиту выступают новые боги победившего патриархата – Аполлон и Афина, вышедшая из головы Зевса, а не из материнского чрева. В чем суть конфликта? По материнскому праву, существует только одно тяжкое преступление – посягательство на кровную связь. Эринии не преследуют неверную жену, потому что «с мужем, ею убитым, она в кровном родстве не была». Неверность, «какой бы отвратительной она ни была», не возмущает эриний. Но когда человек нарушает кровное родство, не существует разумного, взвешенного отношения к мотивам, побудившим к свершению этого акта, справедлив он или нет. Преступника ждет только беспощадно жестокий приговор естественного закона возмездия (lex talionis).

Гинекократия – «царство любви и кровных уз, существующее как противоположность мужскому Аполлонову царству сознательного взвешенного действия»[78]; категории этого царства – традиции, соблюдаемые поколениями, живая взаимосвязность через кровь и произведение потомства»[79]. Бахофен в своем труде пользуется этими категориями в конкретном смысле. Он изъял их из сферы философской спекуляции и перенес в сферу научного исследования эмпирических, этнологических документальных свидетельств. На место неясных концепций природы и «естественного» образа жизни помещен конкретный образ матери и эмпирически показанная матрицентрическая правовая система.

Бахофен не просто разделял романтический взгляд, ориентированный в прошлое и сосредоточенный на природе. Он усвоил одну из самых плодотворных идей Романтизма, сделал ее центральной в своем труде и развил ее гораздо больше, чем то, что она означала в философии Романтизма. Этой идеей была необходимость различения маскулинности и фемининности, так как оказалось, что эти качества радикально отличаются одно от другого как по физической природе, так и в духовной и интеллектуальной сферах. Выражая эту концепцию, романтики (и ряд представителей немецкого идеализма) выражали глубокую оппозицию известным идеям, распространившимся в XVII и XVIII веках, особенно во Франции.

Центральный момент более ранних теорий можно кратко выразить фразой: «души бесполы». В исследованиях отношений между мужчинами и женщинами вывод всегда был один и тот же: женское и мужское считали качествами, определяемыми степенью развитости интеллекта или психическими особенностями. Психические различия между мужчинами и женщин нами объяснялись единственно разницей в воспитании, что отражалось на социальной роли мужчин и женщин.

Сходство в положении полов диктовало политические требования эмансипации женщины, сыгравшие важную роль в эпоху буржуазной революции. Теория, гласящая, что мужчина и женщина равны, создала базу для выдвижения требования политического, социального и интеллектуального равенства женщины. В буржуазном обществе подобное равенство означало, что женщина по самой своей сути была таким же человеком, что и мужчина. Следовательно, эмансипация не оз начала предоставления женщине свободы для развития ее специфических качеств и способностей. Напротив, ее освободили для того, чтобы она стала буржуазным человеком.

По мере развития реакционной политики произошло изменение в теории отношений между полами и «природы» мужчины и женщины. В 1793 году в Париже закрыли женские клубы. Теория значительной физической идентичности заместила понятие о фундаментальном и неизменном «естественном» различии между полами.

Поздние романтики разработали концепцию уже фундаментального различия между мужским и женским началом, ссылаясь на исторические, социологические, лингвистические, мифологические и физиологические характеристики. В противоположность немецкому идеализму и раннему Романтизму, кажется, изменилось само понятие «женщина». Если раньше под словом «женщина» имелись в виду ее качества как любовницы, а союз с ней давал чувство подлинной «гуманности», то позднее оно все более и более стало означать «мать», а союз с ней – возвращение к «природе» и гармоничной жизни.

В эпоху Просвещения отрицались различия в психике полов, а понятие человека было приравнено к понятию буржуазного мужчины. Как только буржуазное общество укрепило свои достижения и отступило с прогрессивных позиций, оно перестало нуждаться в понятии равенства полов. Теперь потребовалась теория, обосновывающая естественные различия между полами, чтобы иметь теоретический повод для признания социального неравенства мужчин и женщин. По мере того как новая теория все прочнее утверждалась, прекрасные слова о достоинстве женщины и тому подобные просто служили удержанию женщины в зависимом положении в качестве служанки мужчины.

Далее я постараюсь пояснить, почему и как классовое общество озабочено укреплением роли мужчины в семье. Но уже и сейчас ясно, что любая теория, обосновывающая идею универсальной важности половых различий, будет в очень большой мере импонировать защитникам мужского иерархического правления. Это одна из самых главных причин, по которой Бахофен завоевал симпатии консервативного лагеря. Но следует заметить, что сам Бахофен во многом предвосхитил возможность реакционной интерпретации своей теории, исследуя принципиальные различия между полами и в то же время показывая ранние социальные и культурные структуры, в которых были очевидны превосходство и авторитет женщины.

Одна из существенных черт концепции романтиков состоит в том, что они не рассматривали различие между полами как исторически и социально изменяющееся; они считали, что это биологический неизменный факт. Среди них были те, кто считал, что характер буржуазной женщины – это выражение ее «сущности». Другие исходили из различий в поведении мужчины и женщины при половом акте. Фихте, например, считал, что именно из этого исходит отличие женщин.

Поздние романтики, приравнявшие понятие «женщина» понятию «мать», тоже ушли от объяснения неясных моментов в своей концепции. Их эмпирические исследования исторического и биологического материнства чрезвычайно углубили концепцию матери. Сам Бахофен, не избегая некоторого натурализма в дискуссии о различиях между полами, тоже приходит к важным новым прозрениям. Одно из них состоит в том, что природа женщины сложилась в результате ее реальной «практики» в жизни – из необходимости заботы о беспомощном малыше, обусловленной ее биологическим положением.

Этот факт, наряду с несколькими другими, уже упомянутыми, наталкивает на мысль, что Бахофен вряд ли был романтиком, в чем нас стали бы уверять Клагес и Бёймлер. Как мы увидим, «благословенное» матриархальное общество Бахофена обладает многими чертами, демонстрирующими близкое родство с социализмом. Например, забота о материальном благополучии человека представлена как одна из центральных идей матриархального общества. Также в других моментах действительность матриархального общества, как ее описал Бахофен, близка идеалам и целям социализма и прямо противоположна целям романтиков и реакционеров.