Зато вот: Светка Бернадская.

Вот она идет к машине, машет рукой: почему не купаешься? Вода — во!

Обычная мамина дочка (не девочка, правда). Зубрила. У нее трусы с какой-то цветной картинкой — мишки, попугаи, обезьянки — и пуленепробиваемый лифчик.

Серегин шлагбаум она как-то в горячке назвала «писун». Умора. Зато когда Сергей с Родиком сидели пьяные в машине, она вдруг села к ним и поехала в общагу — хотя на дух не переносит ни саму общагу, ни компании, которые там собираются. Курила ли она «дурь» вместе со всеми? Сергей не помнил. В любом случае по возвращении мама наверняка зарядила ей касторки куда надо. Зачем все это Светке нужно?

— Вода как парное молоко, — сказала Светка Бернадская, стряхивая волосы. Капли тихо дзынькнули по автомобильному стеклу. — Иди искупайся, так здорово!..

У нее высокая тонкая талия, двумя пальцами обхватить можно. Пальцы на ногах тонкие, хрупкие, почти детские. На лодыжке длинный шрам от какой-то старой операции. Черные волосы на лобке торчат в разные стороны; и почему у всех блондинок такие чернющие волосы?.. Сергей взял ее за руку — рука была мокрая, холодная, — усадил на песок, сел рядом.

— Светка, — сказал он. — Ответь мне, только честно: зачем тебе все это нужно?

— Что? — уставилась на него Светка.

— Тогда, в общаге. Сейчас. Ты понимаешь меня.

Она хотела сделать вид, будто думает. Рассмеялась.

— Не знаю. Ты спрашиваешь так, будто я затащила тебя сюда и долго чего-то добивалась. А?..

— Родик мог запросто протаранить на своей «Ланче» первый же осветительный столб.

Ты знаешь Родика. В «двойке» я вел себя по-идиотски, и все другие были не лучше.

Все как всегда, в общем. Почему ты сунулась туда?

Светка больше не смеялась. Она в самом деле думала. Обхватила руками колени, маленькие груди съежились, скользнули вниз, стали почти незаметны. Сергей неожиданно для себя самого поцеловал косточку на ее лодыжке. Белая, совершенно гладкая косточка.

— Ты когда-нибудь слышал «Purgeans»? — вдруг спросила Светка.

— Пур… Кого? — не понял Сергей.

— Группа из Балтимора, — сказала она. — Они были у нас в прошлом году — фестиваль «Некс-Стоп», помнишь?.. Их клавишник за два часа выступления штук восемь «Коргов» покрошил. Цигулева сказала тогда: полный хрюк. Помнишь?

— Нет, — сказал Сергей, — не помню.

— Они прилетают завтра в Тиходонск. Я обещала заму в «Вечерке», что возьму у них интервью для четвертой полосы. Сто двадцать строк. Пойдешь со мной?

— При чем тут «Вечерка»?

— Меня туда на летнюю практику определили.

— А-а, — сказал Сергей.

— Пошли. Тебе понравится.

Он встал и пошел к воде. Песок был твердым и теплым. Пошире размахнувшись ногой, Сергей подфутболил высохший, почти невесомый кусок деревяшки. Пенис тяжело качнулся взад-вперед. Светка догнала его и побежала рядом.

— Какой большой!.. — сказала она.

— Кто?

Светка стрельнула глазами вниз, снова рассмеялась. Передразнивала.

— Пи… Этот. Писун.

— Елки зеленые, — сказал Сергей. — Еще раз назовешь его так, ноги вырву.

— Ну а как он называется?

Сергей сказал. Светкино лицо вспыхнуло, словно красная сигнальная лампочка в игре «Угадай мелодию» — но смеяться она не перестала.

— Как-как? — переспросила она.

Сергей крикнул громче. Бернадская прыгнула в воду, плотно сдвинув длинные ровные ноги.

Вечер свалился как-то вдруг, без всякого предупреждения. Они долго ехали вдоль берега, дикие места сменились относительно ухоженным пляжем, потом пересекли мост; тела казались непривычно легкими, закон всемирного притяжения определенно барахлил. Сергей расслабился. Капитан Агеев и машинописный листок провалились в черную дыру памяти, как растворившийся в ночи детский кошмар.

— Цигулева сессию не сдавала, — вдруг сказала Светка Бернадская, будто разговаривая сама с собой. — Интересно, почему?

Сергей не ответил. Кошмар вернулся. Он отчетливо понял, что теперь никогда не избавится от него. Черт! Он с силой вдавил в пол педаль газа, «пятерка» напряглась, но поперла вперед, Сергей промчался по Южному шоссе, проехал мост и, не сбавляя скорости, ворвался в город. Перекатился через отполированные до блеска трамвайные рельсы, миновал раскинувшийся справа зеленый сквер, пересек Магистральный проспект и еще несколько улиц, свернул на Каменногорский. Через два квартала Светкин дом. Она предложила подняться наверх. Сергей отказался: там мама, ей надо смотреть в глаза прямо и честно. Когда Светка выходила из машины, ему показалось, что через платье просвечиваются мишки и попугаи.

— Слушай, Свет, — сказал Сергей. — Вопрос на засыпку. Ты ведь учебник Розенталя вдоль и поперек пропахала. Как правильно сказать о человеке, которого дважды отпидорасили? Дважды — отпидоращенный? отпидораженный?

У Светки Бернадской, у маминой дочки, отвисла челюсть.

— Не знаю, — сказала она. — А это имеет значение?

Сергей захлопнул дверцу, опустил стекло и сказал:

— Пожалуй, нет. Практического значения это не имеет.

* * *

Гестапо услышал, как в стекло входной двери тихонько постучали. Звук тонкий, отчетливый. Так стучать может или ключ, или монетка. Или железный коготь. На часах 00.18. Полуопустевшее по случаю окончания сессии общежитие уже не раскачивается туда-сюда от ночного дера. Тихо. Гестапо как раз нацелился прилечь в подсобке, отдохнуть.

Стук повторился.

— Кто там? — крикнул Гестапо.

Твою мать. Он не собирается выбегать каждый раз, когда какому-нибудь бомжу взбредет в голову царапаться в дверь.

Прямо в лицо с улицы мигнули фары. Гестапо зажмурился. Машина стояла у самого крыльца, будто собираясь брать на таран здание общежития. И несколько фигур рядом — высокие, широкоплечие. Как они подобрались сюда, Гестапо не слышал.

Возможно, машина стояла уже давно, только какого…

Стук-стук.

— Иду!

Он прилепил теплый комок резинки к дээспэшной перегородке на посту и пошел. Фары мигнули еще раз, ударили старика по глазам.

— Сейчас допрыгаетесь у меня, — пробормотал Гестапо.

С обратной стороны к стеклу прилепилась рука с развернутой книжкой удостоверения. Дальше, в темноте — строгое скуластое лицо, плотно сжатые губы.

Стук-стук. Гестапо проворно полез за очками, дужки зацепились за что-то в кармане. Твою мать. Он влепился лицом в стекло, сплющив большой мясистый нос.

Прищурился.

Губы его зашевелились.

Стук-стук. На этот раз широкоскулый человек ударил по стеклу сильнее. Гестапо наконец разглядел, чем это он колотит. Пара стальных наручников. Господи Боже.