Паук выбрал любимое обезболивающее — 50 мл ксикаина, обработал кожу вокруг укуса дезинфицирующим средством и сделал укол. Мышцы расслабились. Паук рассмотрел рану.

Вот стерва! Глубокая рана. Сама не затянется.

Паук снова открыл шкафчик под раковиной, вытащил коробку со стерильными лейкопластырями для затягивания ран. Трудно одной рукой! Но Паук никогда не торопился и вскоре прикрепил пластыри, затем наложил еще и бактерицидный лейкопластырь и эластичный бинт сверху.

Закрыв шкафчик, Паук вернулся в спальню, присел на край кровати, похожей на гроб, погладил забинтованную руку, проверил повязку и включил портативный телевизор. На экране с треском замелькали помехи. Паук переключил на первый канал. Появилась черно-белая картинка дороги перед его домом, разделенная на четыре части. На верхних квадратах отражались все подъезды к дому с востока и запада. На нижних — гараж снаружи и входная дверь. Камера над входом захватывала голову и плечи звонящего в дверь. Все камеры регулировались пультом — наклон, резкость, масштаб, — чтобы запечатлеть малейшее движение.

Паук дважды нажал на пульт. На экране снова появились четыре черно-белые картинки. Камера № 1 давала общий обзор подвала. Черный пластик на стенах, потолке и полу приглушал уровень яркости до такой степени, что нельзя было понять, где заканчивалась одна плоскость и начиналась другая. Распятое тело Лу Загальски будто парило посреди черного пространства. Паук больше всего любил этот ракурс. Он представлял Лу подвешенной в абсолютной бесконечной темноте загробной жизни — теперь она его навечно.

Камера № 2 снимала сверху, со специального устройства, позволяющего поворачивать линзы на триста шестьдесят градусов, давать изображение крупным и мелким планом. Третья и четвертая камеры снимали под малым углом. Камера № 3, расположенная за головой Лу, была направлена вниз по телу. Камера № 4, установленная на той же высоте, что и камера № 3, давала обратное изображение от левой ступни.

Паук искусно режиссировал пультом свое смертельное шоу, снимая жертву под всевозможными углами, то приближая камеру, то отдаляя, уменьшая и увеличивая резкость, поворачивая картинку.

Он навел камеру на лицо Лу и начал постепенно приближать.

Картинка медленно подплывала. Фокус настраивался автоматически. Всего лишь секунда нужна, чтобы рассчитать правильное расстояние и экспозицию. Пультом управления можно было «заморозить» изображение, а потом загрузить его в компьютер в формате цифрового фото.

Паук несколько минут смотрел через камеру в глаза Лу, пытаясь проникнуть в ее мысли, понять, что творится у нее в голове, пока она лежит там — обнаженная и уязвимая в абсолютной темноте.

Лу смотрела прямо перед собой не моргая. Тело ее больше не дрожало от страха. Паук подумал, что она, наверное, пытается мысленно отстраниться от реальности, неосознанно медитируя, чтобы заблокировать событие, происходящее с ней. Или, скорее, то событие, которое произойдет с ней…

Паук сделал пару цифровых фотографий, которые позже принесут ему немало удовольствия. А потом переключил экран на свой любимый ракурс камеры № 1. От ксикаина Паука слегка клонило в сон. Часа через два-три это пройдет. Придерживая перевязанную руку, он лег в кровать-гроб и погладил изображение на экране.

Как она прекрасна!

Как безмятежно спокойна.

Почти мертва.

Нью-Йорк, Сохо

07.30

Из всех фильмов Хью Баумгарду больше всего нравилось «Криминальное чтиво». А из всего «Криминального чтива» — момент, когда Винсент идет в туалет в квартире сбежавшего боксера Буча, а Буч потом неожиданно появляется в дверях с «МАК-10» в руке и стреляет в киллера. А тот так и сидит на унитазе со спущенными до колен штанами.

Как и все мальчишки, даже перешагнув тридцатилетний рубеж, Хью обожал примитивный юмор и часто повторял, что больше всего его поражает реалистичность этой сцены. Как полицейский, которому несколько раз (точнее — дважды) приходилось видеть людей, умерших на унитазе (законченный наркоман от передозировки и престарелый мафиози от сердечного приступа), Хью восхищался Тарантино, который оказался «настоящим мужиком с реальными яйцами в штанах», чтобы рассказать, как это бывает на самом деле.

Хью как раз был занят утренними процедурами, когда зазвонил мобильный. Обычно он, взглянув мельком на дисплей, сбрасывал вызов, забывая о нем до более подходящего для разговора момента. Но не сейчас. На телефоне отразился код Италии. Хью быстро прижал телефон к уху.

— Резиденция Баумгардов! Какого черта вам не спится?!

Джек рассмеялся в трубку:

— Очень рад, мистер Баумгард, что вы свежи и бодры с утра! Как поживаешь?

— Кто рано встает, тот сам у Бога все берет! Вам ли это не знать, босс.

Джек сделал вид, что не заметил обращения «босс». Хью столько лет называл его боссом. Не так просто избавиться от старых привычек.

— Ну когда возьмешь хлопья с полки, может, расскажешь мне, зачем звонил моей драгоценной супруге? Что у вас за дела появились? А может быть, она наконец-то нашла путь к твоему сердцу?!

— До моего сердца Нэнси согласна добраться, только выломав пару ребер!

Друзья рассмеялись. А потом Джек перешел к серьезному разговору:

— На самом деле, старик, зачем звонил? Нэнси сказала, что-то срочное.

Хью тут же перестал смеяться.

— Да, так и есть. Сколько странных дел мы с тобой разбирали!.. Ну слушай! От такого даже ты обалдеешь!

— Погоди, — прервал его Джек.

Нэнси вошла в спальню с завтраком на серебряном подносе. Джек неосознанно прикрыл трубку рукой.

— Спасибо, — сказал он осторожно, вспоминая недавнюю ссору.

Нэнси ничего не ответила, поставила поднос на кровать и натянуто улыбнулась перед тем, как выйти.

— Джек, ты здесь? Алло, Джек? — кричал Хью в трубку через тысячи миль.

— Да. Прости. Нэнси принесла бутерброд. О чем мы говорили?

— Помнишь Сару Карни? Жертву блэк-риверского маньяка, ее похоронили в Джорджтауне?

— Конечно, — ответил Джек, убирая салфетку с подноса. Под ней оказалась тарелка рокет-салата, порезанные помидоры и сочный сыр моцарелла. Паоло, похоже, приготовил его всего несколько часов назад. — Она там и жила — в Джорджтауне. Верно? Сирота. Но я вроде бы читал, что горожане собрали деньги на ее похороны и службу…

— Могли бы и не тратиться. Прости Господи! В смысле какой-то извращенец, скорее всего блэк-риверский маньяк, выкопал ее.

У Джека внутри похолодело.

— Ты уверен? Может, это местные вандалы, больные на голову?

— Нет. Вандалы не настолько больны, чтобы выкопать гроб, вытащить скелет бедняжки, а потом усадить его, прислонив к надгробию.