Образы героев, отдельные сюжеты, отрывки, найденные в книгах, становятся переправой, которая позволяет тебе перебраться туда, куда ты хочешь попасть, из того места, где ты сейчас находишься. Книги почти всегда оказываются мостом, перекинутым от твоего старого «я» к твоему новому «я», которое тебе еще предстоит обрести в будущем.

Однажды Карло предложил мне работу у своего дяди. Он сам в свободное от занятий время изредка подрабатывал у него. По иронии судьбы, мне предложили работу по взысканию долгов. По поручению различных фирм я должен был ходить по адресам и взыскивать долги.

Я согласился, хотя ума приложить не мог, как сообщить отцу о своем решении. Повел я себя тогда решительно и резко, я даже не предупредил его, мое решение застало его врасплох, просто утром в понедельник я не пришел в бар. Потом уже мама объяснила отцу, почему меня нет в баре.

Я себе этого так никогда и не простил. Пусть я заранее знал, что отец меня не поймет, но во всяком случае я должен был накануне поговорить с ним. Мой поступок только создал в доме напряженную обстановку, с тех пор наши отношения с ним изменились. С того дня я стал для отца тем, в кого боялся превратиться – предателем.

Утром я уходил из дома и завтракал в соседнем баре. Я помню, словно это было вчера, как в то первое утро я вышел из подъезда нашего дома. Я на секунду замер, услышав за спиной стук захлопнувшейся двери. Звук был сухой и четкий, он навсегда закрыл для меня дорогу назад. Я уже вырвался на волю.

Дул теплый ветер, порывы ветра обдавали меня приятной теплой волной. Она ласково обвеивала мое лицо, я с удовольствием подставлял его ветру, но никак не мог расслабиться. Мне все казалось, что я этого не заслуживаю. Рана была слишком глубокой. Я был предателем, эгоистом, трусом, тайком удравшим из дома. Я повернулся спиной к своей семье. Прежде всего, я наплевал на своего отца. И вскоре он без лишних слов сказал мне: «Ты сбежал с корабля».

Дома, по вечерам, я сидел, почти не раскрывая рта. Мама спрашивала, как у меня идут дела на новой работе, но я смущался рассказывать о ней в присутствии отца, который вовсе перестал со мной разговаривать. Вначале между нами прервались разговоры, затем мы прекратили обмениваться отрывочными фразами, потом словами… Мы уже не могли с ним объясниться, выяснить, в чем дело. Иногда у меня вырывались отдельные замечания, и я догадывался, что он может неверно истолковать их, но если бы я попытался объяснить ему, что я имел в виду, то он бы наверняка меня неправильно понял. Мы стали с предубеждением относиться друг к другу, и это еще больше отдаляло нас. Возможно, чтобы хоть как-то восстановить наши отношения, было бы иногда достаточно сказать: «Все не так, как ты думаешь, я, наверное, неточно выразился…», но мы молчали, и все оставалось по-прежнему. Никто из нас не должен был разрешать себе на свой лад истолковывать наше молчание. Но мы этого не сделали, и наше взаимное отдаление росло с каждым днем.

Новую работу я нашел в агентстве, которое занималось возвратом кредитов. Когда я в первый раз пришел в агентство и попытался выяснить для себя, что я должен там делать, я сразу же спросил: «Я должен буду ходить по квартирам и драться с должниками?» К счастью, мне ответили «нет». Но, все равно, казалось странным, что после долгих лет борьбы с семейными долгами я оказался на этой работе. Свой рабочий день я проводил за телефонными разговорами с неплательщиками, которые должны были вернуть деньги различным нашим клиентам, старался разобраться, чем вызвана задержка с погашением долга: с отсутствием у должника денежных средств или с ошибкой при доставке, с поставкой некачественного товара. В большинстве случаев я выслушивал отговорки, за которыми пряталось желание отложить на максимально возможный срок время погашения долгов. Таких людей я чуял на расстоянии, я сразу же распознавал их по запаху – кто лучше меня, мог их понять? Я помогал им, как мог.

Все то, от чего я пытался бежать, постоянно снова вставало передо мною, это казалось законом возмездия: око за око, зуб за зуб. Мое прошлое не развеялось как дым, меня снова обступили навязчивые фантомы.

Каждый раз, когда я приходил к должникам за деньгами, передо мной вставал образ моего отца. Я был вежлив с этими людьми и, как мог, помогал им. Однажды я постучался в квартиру в полуподвальном этаже, дверь мне открыла синьора, которая жила одна с дочерью. Она пропустила меня в дом.

– Пожалуйста, проходите, вы позволите предложить вам чашку кофе или стакан воды? К сожалению, ничего другого у меня нет.

– Спасибо, не беспокойтесь.

– Вы не стесняйтесь, я кофе для себя готовила, так что, если хотите…

– Ну, если вы его уже сварили, то я, пожалуй, выпью чашку вместе с вами. Спасибо.

Она налила мне в чашку кофе, спросила, сколько сахара положить. Ее дочь молча сидела на диване и смотрела на меня. Выглядела она девочкой лет пятнадцати с бесцветной внешностью, хотя черты лица у нее были правильные, даже красивые. Это выражение лица было мне давно знакомо, у меня самого был такой же вид, когда к нам в бар приходили описывать имущество.

Стыдно признаваться в своей бедности, но я в тот день, наверное, стыдился больше, чем они. Я помешивал ложечкой в чашке с кофе, а синьора заверяла меня, что готова выплачивать долг небольшими частями, просила не беспокоиться, потому что они люди порядочные. Она уверяла, что ее дочь уже нашла для себя работу в пиццерии, хотя сделать это было совсем непросто, принимая во внимание ее возраст. Краска стыда заливала мне лицо, мне было тошно вести этот разговор, я чувствовал себя виноватым, я бы с удовольствием отвел этих женщин к себе домой, если бы мог себе это позволить. Я испытывал настоящую боль, выслушивая ее объяснения.

Когда мы с синьорой заговорили о сроках частичного погашения долга, я неожиданно запнулся. Я отвел глаза в сторону, мой взгляд наткнулся на сырое пятно на стене, точно такое же, как у нас на кухне, и после минутного колебания я сказал ей:

– Синьора, с этой минуты вы больше ничего не должны. И о будущем вам не надо беспокоиться, я к вам больше не приду. Никто к вам больше не придет.

– Неужели так может быть?

– Да, может. Вам не надо больше беспокоиться. Синьора не поверила своим ушам, чтобы убедиться в том, что она все правильно поняла, она переспросила меня еще раза четыре. Я ее уверил, что все в порядке, и еще раз повторил, что ей ни о чем не надо беспокоиться. Она принялась благодарить меня, со слезами на глазах сжала мои руки. Потом обернулась к дочери:

– Благодари молодого синьора, скажи ему спасибо. – А затем добавила, обращаясь ко мне: – Вы просто ангел!

Я в то время еще плохо умел владеть своими чувствами. Мои отношения с людьми уже определялись моими профессиональными обязанностями. Они оставляли слишком мало места для настоящих человеческих взаимоотношений, поэтому, когда я попадал в похожие ситуации, я оказывался совершенно неготовым к ним, становился слишком впечатлительным, уступчивым. Мне было не по себе. Меня подташнивало, когда я вышел из этой подвальной квартиры. Я закрылся в машине и расплакался, и долго не мог успокоиться. Я плакал навзрыд, меня всего трясло.