Буревой записал последний вариант на диктофон и потом наскоро его проанализировал. Все огрехи были, как на ладони. Но ему и в голову не пришло отдать наконец «Спутник» Илоне.

– На сегодня хватит, – объявил Буревой. – Собираемся послезавтра. Девочкам приготовить белые блузки, мальчикам – белые рубашки.

На отчетном концерте «Аншлаг» должен был иметь максимально благопристойный вид.

Возвращаясь домой, Илона сперва решила уходить из «Аншлага» – ведь ясно же было, что читает она плохо и просто не понимает, чего от нее добивается Буревой. Потом сама себя одернула – нельзя уходить до концерта и подводить коллектив. Потом постановила – нужно дожить до «Большеротой» со вторым составом, сыграть Мэгги так, чтобы все разинули рты, и уходить победительницей!

Дома все было по-прежнему – мать резала газеты и смотрела телевизор.

Если бы Илона видела, как мать оживает, приходя на работу, и как угасает, уходя с работы, она догадалась бы сравнить ее состояние со своим собственным до и после репетиции. Все-таки они были – мать и дочь, одна кровь, а это сказывается, даже когда сам не желаешь. Но в двадцать один год способностей к анализу мало, а Яр, которому Илона доверяла, сказал однажды:

– Оставь ее в покое. Она сама на себе поставила крест, сама себя загнала в яму, и из этой ямы ее может вытащить только мужчина.

– Какой мужчина?!

Мысль о матери-невесте, матери-любовнице, матери-просто-соблазнительнице, у Илоны в голове совсем не укладывалась.

А потом, после отчетного концерта, вдруг настало лето. Вдруг началась жара, вдруг зацвело все разом. И на третьей после концерта репетиции, когда уже прочитали и разобрали по косточкам первый акт «Притворщиков», Буревой объявил, что всех распускает до конца августа. У него киносъемки!

Правда, на прощание он всех девочек перецеловал, а Лену – так даже, балуясь, всерьез.

Без «Аншлага» жизнь стала так тосклива, что хоть из дому не выходи, а бессмысленно торчи перед телеэкраном. Если бы не работа – Илона бы и торчала. Но лето – пора отпусков, скверная для корректуры пора, когда всем и всех приходится подменять и замещать. Только один человек был в состоянии составить график выходов с учетом всех замен и подмен – Жанна. Даже Варвара Павловна путалась в этих сложных маневрах. Она решила работать каждый день, а отпуск взять в октябре и уехать в санаторий.

Но работа – пять дней в неделю. А в выходные что делать?

Как-то так получилось, что с одноклассницами Илоне было не по пути. Она сохранила несколько подружек из бывших однокурсниц, но у них в июне была сессия, а в июле – практика, вожатыми в пионерских лагерях. Девочки из «Аншлага» в общем-то были подружками, но выходные не совпадали – корректура была свободна в среду и в субботу, а Вероника, например, как раз в субботу была занята – она работала в библиотеке. Правда, занята только половину дня, но все же – на речку уже не выберешься.

Скучное получилось лето. Разве что Ромка заманивал к себе на дачу, и Илона ездила туда с Асей и ее детишками. Но детишки были обременительны – Илона и не подозревала, что два пацаненка могут галдеть, как целый цыганский табор.

И она все чаще задумывалась о своем будущем.

Однокурсницы сражались за дипломы – хоть какая, а цель. Соседка Галочка жила ради своих Толика и Максимки, Толик жил ради своих Галочки и Максимки. Ну, повезло людям, хотя Илона не понимала Галочкиного восторга по поводу десяти рулонов туалетной бумаги; не все ли равно, чем подтираться, а Галочка гордилась тем, что отмыла и отчистила туалет до блеска, с первой зарплаты купила новый бачок, а теперь еще и настоящая туалетная бумага. Для Илоны все еще не настала пора вить гнездо, хотя иногда такое желание просыпалось – и она с получки приносила домой то огромную чугунную сковородку с крышкой, то резиновый половичок.

Лена жила ради места в хоре оперетты. Надя жила, кажется, просто так – «работа-студия-дом-работа», никаких серьезных планов она с «Аншлагом» не связывала, он занимал пустые вечера, и только. Вероника со всем своим талантом обречена была вечно служить в библиотеке – кто бы ее такую взял в театральное училище?

А Илона?

Еще не поздно попытаться, но вот уже июль, когда готовиться к экзаменам? Значит, весь следующий год потерян. И где гарантия, что удастся добыть хотя бы проходной балл? Да и есть ли желание быть актрисой? Есть желание немного побыть актрисой, но чтобы навсегда?

Вот и выходило, что она обречена до пенсии сидеть в корректуре. И стать такой, как Варвара Павловна! А как не стать, если все время сидеть да сидеть? Этак скоро и на двух стульях не поместишься.

Все это Илона рассказала Яру.

– Ох… – ответил Яр. – Ну, точно, засиделась ты в девках. Ты рассуждаешь, как ребенок. Жить ради диплома, жить ради профессии… Ну, чудачка!

– А что я вообще могу?

– Ты можешь стать женой Андрея Буревого, – совершенно серьезно ответил Яр. – Тебе это в голову не приходило?

– Да-а-а?.. А как?!

– Вот! Это уже правильный вопрос!

Сходство Яра с Буревым вдруг стало резким, даже страшноватым.

– Ты ведь хочешь этого? – продолжал Яр.

– Мне об этом и подумать страшно.

– Но ты ведь любишь его? Ты хочешь всю жизнь любить его одного?

– Хочу…

– Так за это надо побороться. Ты пойми, ребенок ему не нужен. Он еще не в том возрасте, чтобы искать жену-внучку. Ты ведь еще не ощущаешь себя женщиной. Ты – девочка, которая уже немножко заигралась с этим своим «Аншлагом». Это от воспитания. Наверно, тебе не очень хочется быть женщиной, потому что твоей маме тоже не хочется быть женщиной. Вот так она тебя и воспитала.

– Яр, миленький, я вообще не понимаю, чего ей хочется.

– И не пытайся. Ей хочется ничего не хотеть, день прожит – вот и ладно.

– Как ты думаешь, она пыталась вернуть папу?

– Пыталась. Только не с того конца взялась за дело.

– Откуда ты знаешь?

– Сужу по результату. Когда женщина хочет заполучить мужчину, или вернуть его, или чего-то от него добиться, она этого мужчину затаскивает в постель. Это закон природы, Илонка, против него не попрешь. Так вот, ты любишь своего Буревого. Так будь же наконец женщиной! Иначе он останется твоим единственным мужчиной только в твоем воображении. А ты ведь хочешь любить его не понарошку, ты хочешь любить его всю жизнь, ты хочешь, чтобы он стал первым и единственным, и больше тебе никого не надо…

Яр говорил чистую правду. Правда была одурманивающая и роковая.

– Слушай, тут такое дело. Мне привезли упаковку брасматиков, я должен был сдать ее одной дуре, а дура возьми да и уйди в декрет! Ей сейчас не до того, и до нее не добраться – уехала рожать в какой-то Урюпинск. И концов не оставила. Ты бы не могла помочь реализовать? – вдруг спросил Яр. – Они идут по семь рублей. У вас же в редакции куча баб. Это «Ланком», почти настоящий.