Он отрицательно покачал головой и побрел к выходу.

– Питер… – Белка наклонилась к трупу, вытащила из кобуры револьвер. – Питер!

Он повернулся, равнодушно взглянул на оружие.

– Пожалуйста. – Белка медленно подняла руку. – Не делай этого. Я тебя очень прошу.

– Ты знаешь, София… – Он грустно улыбнулся. – Если бы ты смогла нажать курок…

– Ты думаешь, я не смогу? – Она сделала шаг, целясь ему в грудь. – Мне терять нечего! Ты понимаешь это – мне нечего терять!

Питер кивнул.

– Тогда стреляй. – Он показал пальцем на грудь: – Вот сюда. Тут сердце.

Белка закусила губу, она почувствовала, как вспотела рука, как маслянистый курок стал скользким и жарким. Ладонь затекла, мерзкая дрожь передалась стволу, мушка плясала между грудью охранника в серой майке и открытой дверью. Оттуда, из южной душной ночи, доносился звон цикад.

Питер стоял и ждал.

Белка попыталась еще раз – вдохнула, задержала дыхание. Нужно просто сильней надавить пальцем – и все. Ведь тогда, той ночью… Просто надавить… Рука дрожала все сильней, проклятая майка теперь скакала, как заяц. Просто надавить! Белка зажмурилась, скривила рот, словно собиралась зареветь.

– Сволочь! – Она бросила револьвер на землю. – Сволочь! Ну ты бы хоть сам застрелился! Сам! Если уж тебе так сдохнуть хочется. Сам…

– Не могу сам, – печально сказал Питер. – Грех это.

Закрыв лицо ладонями, Белка рыдала. Изредка всхлипывала, словно пытаясь судорожно вдохнуть. Питер сделал шаг к ней, остановился.

– Тут сигнала нет. Во всей округе, – словно оправдываясь за округу, сказал он. – Я пойду в дом, там телефон… такой… на шнуре.

Белка будто не слышала. От мокрых ладоней пахло слезами, оружейной смазкой и дешевым солдатским одеколоном. Стыд, отчаянье, собственная ничтожность – больше всего Белке хотелось исчезнуть, раствориться. Провалиться сквозь землю. В ад? Да хоть в ад, лишь бы отсюда. Он сказал – грех, а ведь она пыталась убить себя. Ей тогда и в голову не пришло, что это грех. Не было сил жить – и все, каждая минута была наполнена такой болью, такой жгучей болью. И почему Бог решил, что это грех?

Питер толкнул дверь, петли ржаво заскрипели. Он нерешительно постоял перед входом, помедлил в пыльном желтом круге тусклого света. Потом неторопливо вошел в темноту. Хруст гравия стал удаляться, постепенно сливаясь с отчаянным гомоном цикад. Белка никогда не слышала таких громких цикад.

– Погоди! – крикнула Белка.

Оставаться в гараже одной стало невыносимо жутко. С мертвым Бесом в луже засохшей грязи, с рыжим стулом, от которого тянулись страшные черные провода, с мраморным ангелом, который печально продолжал указывать куда-то вверх своим окровавленным пальцем. С этим проклятым револьвером, тускло сияющим вороненой сталью на земляном полу.

– Погоди, – глотая слезы, повторила она. – Я с тобой.

Она вышла в ночь. Замешкалась – после света тьма была кромешной. Белка выставила руки и осторожно пошла вперед. Постепенно проступила линия горизонта – плоский горб черной горы, над ним черное небо. Нет, не черное – небо оказалось синим, глубоким, бархатным. Белка подняла голову, остановилась.

– Господи, – прошептала она, – сколько их!

Над ней, торжественно мерцая и пульсируя, плыл Млечный Путь. Справа висел ковш Медведицы, чуть дальше среди сияющей россыпи она различила три звезды на поясе Ориона. Бездонное небо пугало своей величественной отрешенностью, своим фундаментальным спокойствием. У Белки пробежали мурашки по спине – она нутром ощутила грандиозность творения, холод и торжественный покой бездны.

– Сколько звезд… – совсем рядом прошептал Питер. Он стоял в двух шагах от нее, запрокинув голову.

– Страшно… – тихо проговорила она.

– Нет. Хорошо… – Белка почувствовала, что он улыбается. – Именно так выглядит надежда.

Они вошли в дом на ощупь – кто-то погасил фонарь над входом. Белке в нос ударил резкий запах зверинца. Еще она услышала странный звук – тонкое, едва слышное попискивание, словно целая армия лилипутов выстукивала на миниатюрных ключах сигналы на азбуке Морзе.

– Что это? – прошептала она, трогая руками темноту. – Где выключатель?

– Ищу… – шепотом ответил Питер.

Белка слышала сухой звук его ладони, шарящей по стене. Слева взвыла половица, потом что-то загремело – похоже, Питер налетел на стул. Белка застыла, прислушиваясь. Где-то в непроницаемой глубине дома что-то охнуло, потом оттуда послышался деревянный стук: тук, тук, тук, – точно кто-то лениво ронял крупные орехи на пол. Стук приближался. Совсем рядом протяжно заскрипела дверь. На потолке раскрылся тусклый веер оранжевого света, и в дверном проеме, словно прямиком из готической сказки, появилась старуха. В одной руке она держала керосиновую лампу, другой опиралась на костыль. На ней была мятая ночная рубаха.

Старуха что-то спросила по-испански, грубо и недовольно. Питер ответил, Белка уловила слово «телефон». Старуха подняла лампу, приблизилась к Белке, бесцеремонно разглядывая ее лицо. Белка подалась назад – от старухи разило чем-то прогорклым, какой-то тошнотворной дрянью, то ли смесью лекарств, то ли тухлой парфюмерией.

– Эста телефон? – повторил Питер, поднося кулак к уху. – Телефон, полиция – энтендэ?

Старуха сердито затараторила, тряся головой, несколько раз повторила имя Стивен.

– Ты по-испански как? – Питер растерянно повернулся к Белке.

– Никак.

– Она, кажется, думает, я про гараж хочу звонить. В полицию. Стивен ее племянник.

– Мать твою… – пробормотала Белка. – Так она все знала… Твою мать… А ты ей сказал… ну, про него?

Питер мотнул головой.

Старуха наступала на него. Она зло кричала, стучала клюкой в пол. Белка на всякий случай отошла к стене. Вдоль стены, на полу, стояли картонные коробки, именно оттуда доносился писк. Белка заглянула – внутри сидели цыплята, крошечные желтые цыплята.

Питер перебил старуху, она будто поперхнулась и тут же замолчала. Переспросила. Питер отчетливо повторил – «муэртэ, Стив муэртэ».

Старуха застыла, замерла на минуту – не меньше. Потом толкнула входную дверь и, выставив перед собой керосиновую лампу, заковыляла в сторону гаража. Питер наконец нашел выключатель, несколько раз щелкнул, но свет так и не включился.

– Пробки, наверное, – пробормотал он.

Из гаража донесся вопль.

– Ну, вот… – тихо проговорила Белка.

Они видели в раскрытую дверь, как оранжевый огонек лампы появился из-за холма и, покачиваясь, будто китайский фонарик, поплыл к ним. Они молча ждали.

Старуха тяжело поднялась по ступеням. Белка ожидала истерики, криков, даже драки. Старуха молча вошла в прихожую, так же без единого слова подошла к Питеру и, подняв керосиновую лампу, уставилась на него. Ее коричневая рука, узловатая, как коряга, чуть дрожала, фитиль лампы начал коптить – кончик языка красного пламени трепетал черным жалом. Рыжие блики пробежали по изуродованному лицу Питера. За его спиной на потолок полезла гигантская фиолетовая тень.