с Аленкой натворили — нас не накажут, но определенный круг волков устроит мне такое небо в алмазах, что не позавидуешь. Но я повторюсь — ни о чем не жалею, потому что впервые за тридцать семь лет я был поистине счастлив.

— Ладно, выкрутимся. Я тебя частично прикрою. Но требую подробностей.

— Хватит и того что знаешь, остальное только мое.

— Твоё, не спорю. Вижу, что тебя что-то тревожит. Вроде и смеёшься, в основном, но в то же время периодически тебя накрывает.

И тут он попал в точку. Сегодня меня мучает предчувствие. Вот только чего? Хочется поехать к истинной и быть рядом, а еще лучше забрать ее к себе, чтобы не волноваться. Но не могу. Ей нужно учиться.

— Ну, — подталкивает Женька, разглядев смену моего настроения.

И я выкладываю ему все как на духу. И про тревогу, и про усилившуюся тягу. Но и ответственность на мне большая. Стая итак перелегла в последнее время на бету. Нехорошо это.

— Поезжай. Инстинкт нельзя игнорировать, сам знаешь. Не развалится за два дня ничего тут.

— Уверен? Я итак все на тебя переложил.

— Уверен. Ты вспомни, как я выпал, когда Марьяну встретил? Настал мой черед тебя прикрывать.

— Спасибо.

Похлопав его по плечу, пошел собирать вещи, чувствуя в груди большую тревогу и отчаяние. Но это ведь не может быть Аля? Нет. Она бы сразу дала знать.

Улыбаться резко расхотелось. Завтра все узнаю.

Алена

Луна, да что же я творю. Как можно предавать того, кого любишь? Разве я могу сгорать от желания в руках другого мужчины? Не могу. Истинный — это ведь твоя половинка, твой воздух. Однако, вот он, посторонний волк сжимает в своих объятиях, а я вместо того, чтобы оттолкнуть, прижимаюсь к нему, как кошка, хватаюсь, как за спасательный круг, млею от поцелуев.

Нетерпеливо вытащив заправленную блузку, волк дергает за половинки в стороны, выдергивает пуговицы из петель, часть из которых вырывается с корнем. Не отрываясь от поцелуев, он жадно проходится горячими лапами по бокам, спине. Виртуозно играет с чувствительной кожей на контрасте невесомых прикосновений грубоватой рукой.

Хочу оттолкнуть его, но не получается. Вместо того, чтобы ударить по плечам, упереться в широкую грудь, я стараюсь сдержать порывы, отзеркалить его же действие с рубашкой. Луна, что со мной? Я ведь все понимаю и не понимаю одновременно. Как мне справиться с непонятным желанием?

Мужские губы, наконец, освобождают мои из плена. Казалось бы, вот возможность, скажи хоть что-то, но нет. Я могу лишь жадно хватать воздух и рвано дышать, потому что дорожка поцелуев пошла по шее вниз. Туда, где стоит знак принадлежности другому. Туда, где сильно жжет, но я не могу ничего поделать. Моим телом владеет кто-то другой, не я. Только это не оправдание, мне потом расплачиваться за содеянное.

Но сейчас телу слишком сладко и все равно на душевную боль.

— У тебя есть пара? — его голос звучит очень глухо, доходит до меня, как сквозь толщу воды.

Он смотрит прямо в глаза, чуть отстранившись. Я лишь киваю. Борис шипит от досады и прикрывает глаза, что-то думает. Чувствую, как руки с талии буквально падают на столешницу, и сжимают бедняжку со всей силы. Кажется, еще немного, и она сломается под его давлением, рассыпаясь мелкой крошкой на пол.

Без поцелуев Волканова в голове слабо, но начинает светлеть. Спешу запахнуть полы блузки, застегивая ее на уцелевшие пуговицы. Хоть какая-то защита. Боюсь заговорить, попросить, отпустить хотя бы взглядом, потому что говорить не в силах. Жду вердикта. Мы оба в шоке, ведь это нонсенс. Такого никогда не было и быть не должно, чтобы чужая самка возжелала не своего истинного. А я именно желала. Хотела дойти до финала. Пускай только телом, но факт остается фактом.

— Почему ты не сказала? Почему? — открыв веки, он смотрел уже другим взглядом. В нем читалось смятение.

Смотрю на него и понимаю, что голоса нет совсем. Я открываю рот, шевелю губами, но не могу произнести ни звука, только горячее дыхание. Это стресс? Да, наверное. Но от этого не легче. Мне надо убираться, пока снова что-то не произошло. Не получается ничего сделать, я даже пальцем пошевелить не могу. Застыла, как каменное изваяние.

Устало прикрываю глаза и корю сама себя не знаю за что. Что же это такое? Это проклятие, кара? Если да, то за что тогда? Все ведь было так хорошо, я ничего до сегодняшнего дня не нарушила, чтобы судьба подкинула такое испытание. Или это расплата за то, что так рано обрела истинное счастье, за то, что не смогла оценить всю ценность такого союза?

И тут поток мыслей прерывает его прикосновение. Заключив лицо в ладони, Борис смахивает слезы с щёк.

Я плачу? Да, я плачу. Горько, буквально навзрыд, содрогаясь всем телом. Ощущая его прикосновения, понимаю, как дрожит мое тело, как становится тяжело дышать, потому что захлебываюсь слезами. Я не знаю, как смотреть мужу в глаза.

— Уходи, — резко отойдя в сторону, он кинул на стол рядом со мной ключ. — Уходи, сейчас же. Я сам не понимаю что происходит. Просто уходи, пока мы оба можем хоть немного соображать. Беги, Аль. Просто беги.

А мне дважды повторять не надо. Хватаю вещи, ключ, бегу на выход. Вот только от чего бегу, или от кого?

— - — -

— А-а-а, — откидываю мочалку в угол душевой кабины, медленно оседая по стенке.

Даже под струями воды чувствую, как по щекам катятся слезы. До сих пор. Домой прибежала на автомате. Скинув всю одежду, бегом отправилась в душ, желая смыть запах чужого самца с тела. Мне кажется, я вся им пропахла. Даже сильнее, чем Максом. Но разве такое возможно?

Не могла я добровольно, без дурманов, желать другого, когда не так давно сгорала в объятиях мужа, дарила себя до последнего вздоха тому, кто предназначен мне свыше. От прикосновений любимого я таяла, чувствовала себя драгоценностью, которую желают охранять. А Борис. С ним не так. Тупая похоть, которая отдавала в груди лишь животным желанием.

Стоп. Дурман! Как я могла не догадаться. Он одурманил меня. Травы и не на такое способны. А, может, даже и не он. У нас мог объявиться новый враг, который воспользовался Волкановым, как марионеткой. Верховный бы не поручился за того, в ком хоть на секунду сомневался. Кто тогда наш новый враг, действующий