— Почуял… — шепотом сказал Пьеро Нипизе. — Позвали предки…

Это был он — зов крови, которая струилась в жилах Бари зов не только его вида, но и Казана, и Серой Волчицы, и всех его предшествующих поколений. Это был голос всей его расы. Пьеро прошептал свои слова и был прав.

Всю золотую ночь Нипиза прождала, потому что именно она теперь играла и могла выиграть и проиграть. Она не произнесла ни звука, даже шепотом не отвечала Пьеро, но, затаив дыхание, наблюдала за Бари, как шаг за шагом он медленно отходил к теням. Еще минута — и он убежал совсем. Тогда она выпрямилась, откинула назад голову, и глаза ее засверкали ярче звезд.

— Бари! — закричала она ему. — Бари! Бари! Бари!

Он убежал еще недалеко, потому что почти тотчас же и возвратился к ней обратно и стал около нее.

— Ты прав, отец, — сказала она. — Он убежит к волкам и все-таки вернется обратно.

Вместе с Пьеро она вошла в избушку дверь захлопнулась за ними, и Бари остался один.

Последовало продолжительное молчание.

Бари слышал невнятные ночные звуки. Для него эта ночь, даже в ее тишине, казалась полной жизни. Опять он вошел в нее и, дойдя до леса, опять остановился и стал вслушиваться. Ветер переменился и вместе с ним до него донесся жалобный, волнующий кровь вой стаи волков.

Что то подкатило Бари к самому горлу. Он вдруг завыл и послал свой ответ прямо к звездам.

В своей хижине Пьеро и Нипиза услышали его. Пьеро пожал плечами.

— Убежал!.. — сказал Пьеро.

— Убежал!.. — ответила Нипиза и выглянула в окошко.

Теперь уже темнота в лесах не внушала Бари страха, как это было в далекие дни. В эту ночь его воинственный крик долетел до луны и звезд, и в первый раз в жизни в этом своем крике он послал вызов и ночи, и пространству, свою угрозу всему дикому миру и свой братский привет волкам. В этом крике и в долетевшем на него ответе он почуял новую силу — окончательный триумф природы, которая, наконец, дала ему понять, что ему больше нечего бояться ни лесов, ни зверей, а что все земные существа должны бояться его. Здесь, вдали от человеческого жилища и от влияния Нипизы, перед ним развертывалось все, к чему была так неравнодушна закипевшая в нем волчья кровь: братство, жажда приключений, красная, теплая кровь добычи и взаимная помощь. Эта последняя как-то таинственно захватывала его целиком, оказывала на него давление, и все-таки он менее всего понимал ее.

Он побежал в темноту по прямой линии на северо-запад, проскальзывая под кустами, волоча за собой хвост и заложив назад уши — настоящий волк, бегущий на добычу ночью. Стая стремилась куда-то на север и бежала скорее, чем он, так что уже через полчаса он потерял ее из виду. Но отдельный волк выл недалеко от него в западной стороне, и три раза Бари послал ему свой ответ. Еще через полчаса Бари снова услышал стаю. Она бежала уже на юг. В этот момент его отделяло от одинокого волка лесное пространство не более, как в четверть мили, но этот одинокий волк оказался уже старым и потому знал все волчьи хитрости и увертки. С непогрешимостью, приобретенной долгим опытом, он помчался к стае прямиком наперерез, так что оказался на три четверти мили даже впереди ее. Эта уловка была еще незнакома для Бари, он еще не изучил ее, но в результате своего неведения и отсутствия познаний он два раза был очень близок к стае и все-таки никак не мог к ней присоединиться. Затем наступило продолжительное молчание. Стая уже догнала свою добычу, принялась за ее растерзание и потому умолкла.

Остаток ночи Бари пробродил один, по крайней мере, до того часа, когда зашла луна. Теперь уже он был очень далеко от хижины и шел, куда глядели глаза, заплетаясь, но его уже не удручало то, что он был один и заблудился. Последние два или три месяца сильно развили в нем чувство ориентации, то «шестое чувство», которое безошибочно руководит голубем в пути и побуждает медведя бежать к своей прошлогодней берлоге для зимовки по птичьему полету напрямик. Он не забыл Нипизы. Несколько раз он оборачивался назад и скулил, но всегда шел в противоположном направлении от избушки. Его поиски за этим таинственным «нечто», которого он никак не мог найти, все еще продолжались. Даже с заходом луны и с наступлением серенького утра начавшийся в нем голод не мог побудить его бросить поиски и заняться отыскиванием пищи. Было холодно и стало еще холоднее, когда погас свет от луны и звезд. Под его бежавшими иноходью ногами, в особенности на открытых пространствах, лежал глубокий белый снег, на котором он оставлял отчетливые следы своих пяток и когтей. Он настойчиво продолжал свой путь в течение целых часов, прошел уже несколько десятков миль и к восходу солнца, наконец, устал. А затем настало время, когда, щелкнув зубами, Бари вдруг неожиданно остановился как вкопанный.

Произошла, наконец, встреча, которую он так долго искал. Это случилось в открытом, освещенном холодным рассветом амфитеатре, спускавшемся с отлогого горного кряжа на восток. Повернув к нему голову и уже давно почуяв Бари по запаху, стояла молодая волчица, по-индейски «Махигана», и ожидала, когда он выйдет, наконец, из чащи леса на свет. Бари не почуял ее, но увидел прямо перед собой, когда вышел на открытое пространство из можжевельника. Тогда он остановился, и целую минуту ни один из них не двигался и даже, казалось, не дышал. Они были почти совсем ровесники, волчица была моложе его, пожалуй, всего только на две недели, но была значительно меньше его ростом. Она была такой же длины, но только пониже и послабее. Ноги у нее были так же тонки, как и у лисицы, но спина была изогнута настолько своеобразно, что она могла развивать на бегу быстроту, почти равную ветру. Она стояла в такой позе, точно собиралась немедленно убежать, даже тогда, когда Бари подошел к ней почти вплотную, но затем ее тело потеряло напряжение, уши свесились и откинулись назад. Бари заскулил. Он поднял голову, насторожил уши и вытянул и распушил свой хвост. Если не стратегия, то ум уже дал ему уверенность в его физическом превосходстве, и он не особенно спешил со знакомством. Он находился от Махиганы в пяти шагах, когда вдруг совершенно случайно отвернулся от нее и поглядел на восток, где блики красного и желтого цветов уже обозначили солнечный восход. Несколько секунд он внюхивался в воздух и оглядывался по сторонам с таким видом, точно предварительно желал произвести на волчицу впечатление. И Махигана была вполне им очарована. Она навострила ушки и тоже стала нюхать воздух. Бари так быстро и остро поворачивал голову то туда, то сюда, что и она, если не из беспокойства, то во всяком случае из чисто женского любопытства тоже вопросительно стала поворачивать голову по сторонам и когда он вдруг заскулил, точно ему удалось поймать в воздухе ту тайну, которой она, по-видимому, еще не понимала, то и она завизжала ему в ответ, но с такой женской осторожностью, точно не совсем была уверена, как он к этому отнесется. Бари услышал этот ее визг, быстро и легко подскочил к ней, и в следующий момент они уже обнюхивались носами.

Когда через час взошло солнце, то оно застало их все на том же самом месте. Они находились на открытом возвышенном пространстве, под ними далеко в глубину уходили леса, а позади простиралась широкая долина, точно белым саваном покрытая снегом, из которого то тут, то там вылезали группы вековых сосен.