– Эй, ты, жидовская морда! Чего рот разинул? Двигайся.

Сэмюэль, встрепенувшись, огляделся. Ворота уже были раскрыты настежь, и он со своей тележкой стоял прямо посреди дороги. Один из стражников грозил ему кулаком и жестом приказывал немедленно ее освободить. Обычно у ворот дежурили два стражника. Одеты они были в зеленого цвета форму, имели особые знаки отличия и были вооружены пистолетами и тяжелыми дубинками. На обмотанной вокруг пояса одного из стражников цепи болтался огромный ключ, которым они запирали и отпирали ворота. Вдоль стены гетто протекала небольшая речушка с перекинутым через нее старинным деревянным мостом. За мостом находилось караульное помещение полицейского участка, где помещались и стражники. Не раз доводилось Сэмюэлю видеть, как по этому мосту волокли еврея-неудачника, который никогда уже больше не возвращался в гетто. Закон гласил, что до захода солнца все евреи обязаны были находиться внутри гетто, и, если кто-либо из них опаздывал к моменту закрытия ворот и оставался за ними, его тотчас хватали и ссылали на каторжные работы. И поэтому пуще смерти боялись они оказаться за воротами гетто после захода солнца.

Обоим стражам предписывалось всю ночь оставаться на посту и караулить ворота; но в гетто все знали, что, едва ворота закрывались на ночь, кто-либо из стражников уходил в город развлекаться. Перед рассветом он возвращался, чтобы помочь товарищу открыть ворота.

Стражники Павел и Арам отличались друг от друга как небо от земли: Павел был добродушным и славным малым, Арам – прямой его противоположностью. Это был настоящий зверь, смуглый, крепко сбитый, со стальными ручищами и грузным, как пивная бочка, телом. Он был ярым антисемитом, и, когда заступал на дежурство, все евреи стремились в этот день прийти в гетто гораздо раньше положенного срока, так как высшим наслаждением Арама было подловить какого-нибудь зазевавшегося еврея, избить его до полусмерти дубинкой и затем оттащить через мост в ненавистную караулку.

Арам как раз и орал на Сэмюэля, требуя, чтобы тот освободил проход. Сэмюэль поспешно двинулся вперед, чувствуя за спиной сверлящий ненавидящий взгляд стражника.

* * *

Шесть месяцев отсрочки Сэмюэля скоро превратились в пять, затем в четыре и, наконец, в три месяца. Не проходило дня и часа, чтобы Сэмюэль не думал над разрешением своей проблемы, и все это время он упорно работал в лаборатории. Он советовался с некоторыми из богатых обитателей гетто, но те либо не желали его слушать, либо, если удостаивали вниманием, давали ему бесполезные советы.

– Хочешь делать деньги? Береги копейку, и в один прекрасный день ты сможешь завести свое дело.

Хорошо им было давать такие советы – все они родились в семьях зажиточных людей.

Приходила ему в голову и шальная мысль уговорить Терению бежать с ним. Но куда? В конце путешествия их могло ждать только другое гетто, а он как был без гроша в кармане, так и останется несчастным оборванцем. Нет, он слишком любит Терению, чтобы пойти на это. Ловушка захлопнулась.

Часы безжалостно отстукивали время, и три месяца вскоре превратились в два, затем в один месяц. Единственным утешением Сэмюэля в эти дни были свидания с Теренией. Ему было разрешено три раза в неделю видеться с ней в присутствии кого-либо из членов семьи доктора. И всякий раз после очередной встречи он чувствовал, что еще сильнее любит ее. Встречи эти были и сладостны и горьки, так как чем чаще Сэмюэль виделся с ней, тем горше становилось ему от мысли, что он может навсегда потерять ее.

– Я знаю, ты добьешься успеха, – успокаивала его Терения.

Теперь оставалось всего три недели, а Сэмюэль был по-прежнему так же далек от решения своей проблемы, как в самом ее начале.

Как-то поздней ночью в конюшню к Сэмюэлю прибежала Терения. Обняв его, она сказала:

– Давай сбежим, Сэмюэль.

Он никогда так не любил ее, как в тот миг. Ради него она готова была навлечь на себя позор, бросить отца с матерью и отказаться от своей сытой и обеспеченной жизни.

Он прижал ее к себе и сказал:

– Нет. Куда бы мы ни сбежали, я все равно останусь уличным торгашом.

– Меня это не волнует.

Перед мысленным взором Сэмюэля предстал ее великолепный дом с просторными комнатами, слугами, поддерживающими их в идеальном порядке, и затем он представил свою маленькую убогую комнатенку, в которой они жили втроем с отцом и тетушкой, и сказал:

– Это волнует меня, Терения.

Она вырвалась из его объятий и убежала.

Утром следующего дня Сэмюэль встретил Исаака, своего бывшего школьного товарища. Тот шел по улице, ведя на поводу лошадь. Лошадь была одноглазой, страдающей от колик, хромой и глухой.

– Привет, Сэмюэль.

– Привет, Исаак. Не знаю, куда ты ведешь свою лошадь, но лучше поспеши. Не ровен час, она откинет копыта прямо на дороге.

– Ну и что. Я все равно веду Лотту на мыло.

В глазах Сэмюэля засветился интерес.

– Ты думаешь, они тебе много за нее дадут?

– Зачем много? Мне нужно ровно два флорина, чтобы купить тележку.

У Сэмюэля от волнения перехватило дыхание.

– Зачем же так далеко идти? Давай махнемся: ты мне лошадь, я тебе тележку.

Через пять минут сделка была заключена.

Сэмюэлю оставалось лишь смастерить себе новую тележку и объяснить отцу, как он потерял старую и откуда взялась эта кляча.

Он привел ее в стойло, где недавно стояла Ферд. При ближайшем рассмотрении Лотта явила собой еще более жалкое зрелище, чем Ферд. Сэмюэль похлопал животное по холке и сказал:

– Не волнуйся, Лотта. Ты войдешь в историю медицины.

И несколько минут спустя он уже готовил первую партию сыворотки.

* * *

В гетто из-за перенаселенности и вопиющей антисанитарии то и дело вспыхивали эпидемии. Последней из них была лихорадка, сопровождавшаяся удушливым кашлем, воспалением гланд и кончавшаяся мучительной смертью. Врачи не знали толком ни причин ее возникновения, ни способов борьбы с ней. Болезнь свалила с ног и отца Исаака. Когда Сэмюэль узнал об этом, он поспешил к своему школьному товарищу.

– Был врач, – плача, рассказывал тот Сэмюэлю. – Сказал, что ничем не может помочь.

Сверху доносился мучительный, надрывный кашель, которому, казалось, не будет конца.

– У меня к тебе просьба, – сказал Сэмюэль. – Достань мне носовой платок твоего отца.

Исаак в недоумении уставился на него.

– Что-о?

– Только обязательно захарканный. И смотри бери его осторожно. Там полно микробов.

Часом позже Сэмюэль на конюшне осторожно соскреб мокроту с платка в блюдо с бульоном.

Он работал всю ночь и весь следующий день, и следующий, впрыскивая маленькие дозы раствора в терпеливую Лотту, постепенно увеличивая их, борясь со временем, надеясь спасти жизнь отцу Исаака.