Щеки Мариан порозовели. Меньшего она и не ожидала. Как забавно это «вы мне достаточно сильно нравитесь»! И сколько оно обещает! Но Мариан сделала вид, что колеблется. Сен-Любен прошептал ей кое-что на ушко. Его дерзость развеселила ее — намеки были слишком прозрачны. Сен-Любен обнял ее за талию и заставил принять другую позу, довольно бесстыдную.

— И не забывайте, мадам, мы встретимся потом в Мадрасе! У англичан!

Еще ни один мужчина не разжигал в ней своими ласками такую страсть. Ради этого Мариан готова была бросить вызов всему свету, все равно — англичанам или гуронам.

* * *

Прошло несколько недель; позабыв слухи о войне, Пондишери обсуждал лишь одну новость: Та Самая Карвальо вновь обзавелась любовником. Счастливым избранником стал очаровательный молодой человек. Он был моложе ее лет на тридцать, а звали его шевалье де Сен-Любен. Многие недоумевали, почему он предпочел стареющую банкиршу юной Мариан, жившей с ней под одной крышей. Впрочем, Мариан была занята. Раз в неделю она посещала Уголок Цирцеи, откуда уезжала спустя два часа раскрасневшаяся и похорошевшая. По счастью, Пондишери не заинтересовался виновником этого превращения. Ему было достаточно наблюдать превращения, происходящие с другой женщиной. Никому и в голову не приходило, что Сен-Любен ублажает сразу обеих, ведь в Уголок Цирцеи он каждый раз являлся в новом обличье, подкупал сторожа и почти маниакально соблюдал всяческие предосторожности.

У Жанны не было дурных предчувствий; она вновь познала счастье. Опьянение араком смешалось с опьянением любовью. Она снабжала своего любовника деньгами, он же изо всех сил старался не давать ей повода для подозрений. При его изворотливости это было нетрудно. Между тем он внимательно следил за тем, что происходит на театре военных действий. И однажды сказал Мариан, что обеспокоен: Англия выигрывает одно сражение за другим, противник может скоро войти в город. Надо бежать из Пондишери; прощайте, господа министр, губернатор и французский король. Но прежде они с Мариан должны отыскать тайник, в котором Жанна хранит свои сокровища. В Мадрасе им не придется скрывать свои отношения, и они смогут предаваться там идеальной любви.

Поначалу сомневавшаяся Мариан в конце концов позволила себя убедить. Она догадалась, что ее возлюбленный — английский шпион. То, что он каждую ночь делил ложе с Жанной, пробуждало в ней ревность: иногда она просыпалась от поднятого ими в спальне шума. Свидания в оранжерее требовали конспирации и сопровождались постоянным страхом, что их обнаружат. Сен-Любен приезжал туда уже утомленный; их шалости потеряли былую пикантность. Поэтому идея о бегстве из города удовольствий, давно наводившего на нее скуку, понравилась Мариан. Она уже воображала себя обладательницей капитала, скопленного Жанной Карвальо за двадцать лет. Главное — покинуть Пондишери до прихода англичан. «Дело не терпит отлагательств», — твердил Сен-Любен. И действительно, каждый день в город возвращались остатки разбитых отрядов. Солдаты были в оборванной форме, со сбитыми в кровь ногами, изможденные лишениями и форсированными маршами. А однажды вечером в порту Пондишери бросил якорь фрегат «Бристоль». По словам прибывшего на нем некоего дю Пуэ, он потерял всех своих солдат. Ветер не позволил забрать этих несчастных с берегов Бенгалии на корабль. Им пришлось уйти в глубь джунглей, и здравый смысл подсказывал, что они уже никогда не вернутся.

Эта новость сильно взбудоражила факторию; поддерживаемое брахманами беспокойство росло с каждым днем; кормилицы-индианки отказывались кормить белых детей, а у европеек не хватало молока; часто случались пожары; по улицам Черного города бродили кающиеся, они вопили и секли себя бичами; урожай погибал на корню; торговля пошла на спад. «Агония может длиться долго, — судачили на базаре. — Полгода, а то и год. Но что такое год в сравнении с жизнью богов, дхарма, друг мой торговец пальмовым маслом, дхарма, дорогой сосед резчик по кораллам. В обители Ямы всех нас будут судить по нашим прошлым поступкам, так давайте в первую очередь думать о том, чтобы не оскверниться, если мы хотим в следующей жизни быть счастливее».

Только два человека радовались и были полны надежд. Это Мариан де Шапюзе и шевалье де Сен-Любен. Большую часть времени они были заняты тем, что разрабатывали хитроумные планы поиска тайника, в котором Жанна Карвальо прятала свои сокровища.

Рождество 1759-го — январь 1760 года

Боженька, Мадек и Визаж не могли отметить ни Новый год, ни Рождество, ни Сочельник. Стоило им переправиться через первую же реку, как они попали в другое измерение. Все дни были похожи один на другой: после заката солнца — передышка, с рассветом — снова в поход, и так месяц за месяцем. Перед ними лежала Индия, она завладела ими, но они еще не осознали ее внутренних ритмов, не прочувствовали ее мертвых сезонов и праздничных дней. Они затерялись в лесах и плыли в незнакомом потоке времени; они считали дни, но не ощущали разницы между ними: джунгли, водопады, перевалы, пыльные плато; летняя жара, потом сплошные дожди. И опять горы, реки, еще более стремительные, чем те, которые встречались раньше, спутавшиеся сети лиан, болота, и опять плато. В Пондишери, назад в Пондишери! Надо вернуть себе славу, чего бы это ни стоило. Надо убраться подальше от кишащих англичанами берегов. Сипаи говорили, что в центре страны есть дороги, где никогда не ступала нога фиранги в красных камзолах. Говорили также, что еще во времена генерала Бюсси французы оказали тамошним царям поддержку, поэтому на тех дорогах им ничего не угрожает, разве что нападение разбойников, но ведь их можно встретить, и путешествуя по Европе. И наши герои вновь отправлялись в горы, поднимаясь все выше и выше, от одной вершины к другой, и, казалось, это будет длиться бесконечно. Сипаи называли эти горы гхата, то есть лестницами.

Уже много месяцев отряд упорно шел на запад. Когда солдаты преодолевали очередную вершину и перед ними вновь открылся горизонт, Мадек жадно искал глазами тот благословенный путь, ту главную артерию Индии, которая приведет его назад к набережным Пондишери, но не за тем, чтобы вернуться в Европу — существует ли она еще вообще? — а для того, чтобы вновь отправиться в поход и снискать славу. Предательство раджи он воспринял как личное оскорбление. Гордость придавала Мадеку силы и заставляла идти вперед. Он добьется богатства и почестей. Под его началом четыреста солдат, правда, пока нет коня. И если он тащился через простирающиеся до самого горизонта леса, которые не пройдешь и за целую жизнь, то только потому, что надеялся когда-нибудь проехать на параде верхом, в золоченом мундире завоевателя.

В джунглях им попадались племена нагих совсем не пугливых людей, которые поклонялись огню и рубили деревья каменными топорами. Каждую ночь солдаты засыпали под вой гиен. А однажды они целых четыре дня шли по следу старого одинокого слона, искавшего место, куда приходят умирать его сородичи. Это оказалось болото у подножия небольшой горы. Едва добравшись до него, слон рухнул в топь, среди скелетов и бивней других слонов, и испустил дух.

Хотя каждый день приносил Мадеку необычные впечатления, воспоминания о них быстро рассеивались. Потому что главным было другое. Подобно Ланселоту и Парцифалю из древних легенд, он искал среди этих рек и камней нечто вроде индийского Грааля и воображал даруемые им бесконечные блага, хотя толком не представлял себе, как он должен выглядеть. Неожиданные приключения и встречи с чудовищами казались ему, как и древним героям, испытаниями на пути к цели. И Мадек упорно шел вперед. Впрочем, как Боженька, Визаж и все другие солдаты. Так продолжалось до того дня, когда они вышли наконец на дорогу, точнее на перепутье, и остолбенели. У костра сидели люди в таких же, как у них, лохмотьях. Это оказались французы, уцелевшие после нападения англичан на факторию Янаон и тоже бежавшие в горы. Соотечественники бросились друг другу в объятия.