Флип умолк. Вилли вновь хотел что-то сказать, но Флип жестом показал ему, что не надо, и продолжил:

– Мы подумали… в приказе было написано, что дочь Эдварда Д’Оса – автор. Мы подумали, что это ты, потому что ты могла нас видеть.

– Но мы ошиблись, – вставил Вилли. – Это была Элоиза.

Кэй вдруг почувствовала, что источником ее надежд было самомнение, не имевшее под собой оснований. А теперь это самомнение сдулось, лопнуло, смялось, как спичечный коробок под подошвой Гадда. Его слова зазвучали у нее в голове: Она не заслуживает внимания. Мне безразлично, где и как вы от нее избавитесь. Она глотнула воздух, ее голова устало склонилась набок. Она перевела взгляд на ручку задней двери в форме увеличенного сюжетного камня.

– Значит, вы, – сказала она, – были авторами, а теперь вы это вы. – Ее руки, обычно столь выразительные, вяло повисли по бокам. – А я, получается, кто?

Лицо Вилли просветлело.

– Ты – мы еще не до конца разобрались, кто ты.

– Но как я ей сумею помочь, если я… если я не могу… не могу…

У Кэй не получалось договорить. Она сидела с пустым лицом.

– Сможешь, если я пойду с тобой, – сказал Вилли.

– Вилли, нет. Плохая идея. – Флип пересел к большому столу; вид у него был такой, словно на него взвалили тяжкую, непосильную ношу. – Гадд и Чертобес, раньше, снаружи – они говорили не только о разъятии. Они собираются созвать Тканьё на Двенадцатую ночь. Ты должен быть здесь.

Вилли отозвался без колебаний.

– Быть здесь мне нет никакого смысла, Тканьё или не Тканьё. Я давным-давно потерял нить и не собираюсь ничего с этим делать, Флип, ты прекрасно это знаешь. Если я смогу принести хоть какую-нибудь пользу – клянусь музами, я отправляюсь.

Флип опустил голову на ладони – не из-за отчаяния, подумалось Кэй, а из-за крайней сосредоточенности. Одна ладонь, высвободившись, немного потанцевала в воздухе, пальцы выхватывали ритмы, выуживали глубины, а голова при этом, по-прежнему склоненная, была неподвижна. Кэй знала, что он пытается выстроить сюжет.

– Ну, что? Что ты видишь? – Вилли подтащил стул, подсел к нему. – Нужна доска.

– Нет, – сказал Флип, поднимая голову, глядя оторопело. – Не в том дело. Что-то здесь не так. Похоже, мы основывались на неверной информации, похоже, Гадд лгал – но о чем? Не понимаю, для чего ему понадобилось разъять этого автора, причем в Двенадцатую ночь, когда мы все знаем… когда это Тканьё так важно. И эта выходка с колесом – как он смеет! Что за игру он ведет?

– Объясните – о чем это вы? Что это за Тканьё, кто в нем участвует?

– Тканьё – это великое собрание всех духов и фантомов, – ответил Вилли, и уже его пальцы заплясали по столу и по стулу, на котором он сидел. – Участвуют все – все духи до единого. Тканьё созывается только в чрезвычайных обстоятельствах, например, когда Достославное общество меняет старших помощников. Или при угрозе нападения. Или – так легенда говорит – когда мы коронуем царя. Чего мы ни разу не делали, потому-то это всего лишь легенда.

– Гадд хочет быть царем?

Что-то, как ни была Кэй оглушена, подергивало ее, какая-то мысль: вот так же, спустя часы после пробуждения, промелькнет в сознании полузабытый сон, скроется и снова промелькнет – не успеваешь ухватить.

– Вот почему он забрал Элоизу, – продолжила Кэй. Она сама не знала, почему это сказала.

Вилли бросил на нее острый взгляд.

– Может быть, – сказал Флип. – Вполне возможно. По легенде, возложить тому, кто воцаряется, на голову корону должен непременно автор – не дух, который был некогда автором, а именно автор. В большинстве своем духи все еще относятся к таким вещам серьезно, и эта маленькая деталь пока удерживала Гадда на том месте, которое он занимает. – Лицо Флипа было мертвенно-бледным. – Может быть, он нашел-таки возможность; потому-то нас и удивляет, что он эту возможность так безрассудно губит разъятием, хочет, получается, уничтожить то самое, что помогло бы ему наконец насытить свое властолюбие. Царь может действовать помимо Тканья. Царь может полностью отказаться от нити. Он сам становится нитью. Она есть он; он есть она. И если он этого хочет, если он действительно хочет стать царем, то твоя сестра – ровно то, чего ему не хватало, давно не хватало.

Вилли пристально смотрел на Кэй. Этот взгляд ее смущал. Флип – тот был проще. Он продолжал покачивать вверх-вниз головой, постукивая по ней пальцами и узорно водя ими вокруг ушей.

И вдруг, ни с того ни с сего, он хлопнул ладонями по столу, заставив Вилли и Кэй вздрогнуть.

– Не вижу – и все, Вилли, хоть ты тресни, – сказал он. Жестко, раздраженно – Кэй никогда не видела его таким, может быть, даже и Вилли не видел. – Что-то не так с нашими сюжетами, что – не могу понять. Если мы хотим этому помешать, нам понадобится помощь.

– В каком смысле «нам», Флип? – тихо спросил Вилли.

Флип внезапно поднял взгляд на Кэй. Глаза – твердые и черные, как сюжетный камешек.

– Я позволил им сегодня их взять. Твоего папу, сестру. Волей-неволей должен был стоять тут, в этой комнате, и скрепить приказ печатью, и смотреть, как их там, внизу, выводят из зала. Я ничего не мог поделать.

Кэй смотрела на него. Жестко смотрела.

– Мне стыдно это произносить. Я не знал до тех пор, пока… в общем, я сделал то, что мне положено. И их увели обоих.

Взгляд Кэй расплылся, и у нее не получалось собрать его в одну точку. Увели. Почему?

– Если бы я отказался, меня заменили бы. И другой дух сделал бы это. Какой-нибудь другой дух сидел бы, где я сейчас сижу, а я был бы в копях под стражей.

– Может быть, – сказала Кэй, вспыхнув гневом, – там вам самое место.

– Нет. – Флип повернулся к Вилли, и Кэй увидела, что глаза у него не такие уж черные, что они черно-серебристо-зеленые – мраморные. Все вокруг немного смягчилось. – Нет для нас подходящего места, кроме как в пути. Что-то и впрямь неладно с моими сюжетами, но что именно – рука без доски не улавливает. Каждое наше движение Гадд предвосхищает. Тут повсюду его глаза.

Флип резко встал, стукнув об стену отодвинутой табуреткой. Несколько шагов – и он был у задней двери, взялся за массивную ручку-камень.

– Кэй, ты была права. Нам надо бежать, но не просто бежать. Нужна внезапность. Непредсказуемость. Импульсивность.

Он рывком открыл дверь, и в комнату хлынула студеная болотная сырость.

– Мы спускаемся в копи?

– Нет, – сказал Вилли. – К этому он готов. Так мы ее не выручим. Нельзя позволять никому, даже Гадду, превращать тебя в управляемый камешек на сюжетной доске. Может быть, он думает, что любовь делает нас простенькими, предсказуемыми. Если так, то он глуп. Может быть, он думает, что она делает нас уязвимыми.

– Делает, – сказала Кэй, ни в чем не уверенная. Сердцем и мыслями она рвалась в копи, и ей ничего так не хотелось, как позволить ногам нести ее туда. Она, как могла, подавляла мысль об Элл – о том, как она кричит, бьется в испуге или, наоборот, оцепенела от страха в угрюмом холоде темницы. Кэй с радостью пошла бы туда сама, чтобы обнять сестру, пообещать ей что-нибудь…